Иррационариум. Толкование нереальности

Мне дозволено милосердие. Да. Я имею право на свое собственное милосердие. Только в скромных пределах.

Ты сейчас пытаешься отогнать меня, я чувствую. Твоя душа полна сопротивления. Я все понимаю, девочка. Я чувствую это сопротивление и не хочу с тобой спорить.

А ты понимаешь ли, что из этого получится?

Еще не понимаешь?

Если есть распоряжение, я не могу уйти одна.

* * *

Оказалось, Диана была тут же, во дворе, пряталась за машиной.

Нож она держала неумело, выставив перед собой.

Она еще не была уверена, что лишит жизни человека, который уничтожил ее мечты. И она, как мне кажется, твердила себе: если бы не этот мерзавец, я была бы женой, была бы матерью, гуляла по парку с коляской, и все восхищались бы моим замечательным ребенком!

Мы с Жанной шли вдоль здания, к проходу между домами, туда, где дорожка вела к «Полтиннику». Она держала меня под руку, я буквально тащила ее, очень плохо соображая. Мне следовало бежать вперед и загнать Сергея обратно в «Полтинник», я знала это, но, как в дурном сне, была обречена тащить на себе Жанну.

А он очень быстро справился с покупками и шел нам навстречу. Шел, чуть прихрамывая, и улыбался – так, как муж улыбается жене, если они отлично ладят. Может быть, эта улыбка стала последней каплей. Диане так никто не улыбался. То, что изображал физиономией Вишневецкий при встречах, было хорошо отрепетированной гримасой. Она этого не знала, но, может быть, что-то чувствовала и ждала от жениха настоящей счастливой улыбки. А может, ей и гримасы хватало, не знаю, не знаю…

Когда любишь, довольствуешься микроскопическими мелочами…

Диана ничего не могла сделать по-человечески! И сейчас она, выбежав к Сергею, споткнулась и упала.

Рука с ножом неловко подвернулась под ее тяжелое тело.

Она лежала на животе, мы слышали хрип и ничего не понимали. А вокруг серебрился мокрый асфальт.

Острие вошло ей в шею и перерубило артерию. Так сказали врачи «скорой», которую вызвал Сергей.

Я больше не ощущала присутствия смерти.

Эти странные люди, Сергей, Жанна и Света, были спасены. Теперь, зная всю правду, я могла рассказать ее сперва Сашке, потом Семенову. Они должны понять! У меня хватит сил и слов, чтобы поняли! Если понадобится, буду врать.

У них тоже есть дети.

Но как быть с Ольгой Константиновной?

Мать имеет право защищать своего ребенка всем, что подвернется под руку… Мать имеет право отогнать от своего ребенка садиста, даже если садист – родной отец… Мать имеет право убить за своего ребенка!..

Даже за нерожденного? Того, которого уже не дождется?..

И вот я сижу на мокрой скамейке, реву навзрыд, уткнувшись лицом в куртку Сергея, а Жанна обнимает меня.

Я чувствую, что этот выбор сделала я!

А смерть молчит. Должно быть она пыталась предупредить меня. Я не поняла.

Когда она придет за дедом, я спрошу ее… Или не спрошу. Не имеет смысла.

Запрокидываю лицо, чтобы унять слезы. Там, наверху, светятся окна. За одним – Артемка. Он, конечно, держит к приходу родителей наготове раскрытый учебник, а сам шарится в Инете, знакомая картина. Рядом лежит кучка одноразовых платков. И таблетки на блюдечке, которые он, естественно, не выпил.

Обыкновенный мальчишка. И должен быть обыкновенным мальчишкой. И будет!

У него есть папа и мама.

У него есть папа и мама…

Рига

2016