Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 1

15) Это не имеет никакого отношения к тупым рекомендациям «завернуть гайки». Где-то и впрямь надо завернуть до хруста, где-то наоборот ослабить. А в целом надо делать нечто совсем другое. Выявлять «точки роста», формировать инфраструктуру и институциональность будущего. «Институт будущего», если хотите (прошу не путать с научным учреждением). Я это в нескольких своих работах описывал и возвращаться здесь к этому не хочу.

16) Иосиф Дискин книгу написал, причем толковую. И почему, собственно, нужно делать выбор в пользу мобилизационного прорыва, который я предлагаю, а не в пользу дискинского мягкого варианта? Потому что я, видите ли, не верю в осуществимость дискинского (да и любого другого мягкого) варианта развития? Ну и что, что я не верю. А вдруг это получится?

17) Мне, как гражданину и человеку, хотелось бы, чтобы получилось. И если получится — я буду доволен донельзя. И свое человеческое место в дискинской реальности найду. Причем не без удовольствия. А найду ли я это место в той реальности, которая возникнет в ходе осуществления моих предложений, — это еще вопрос.

18) Короче говоря, мои предложения плохие, а дискинские — хорошие. При всех их минусах — все равно хорошие. Говорю без всякой иронии, я действительно так считаю.

19) На плохой вариант можно пойти только испугавшись самого плохого и провалив хороший.

20) Самый плохой вариант — крах России. У черты этого краха, у самой последней черты, мы пойдем на плохие варианты ради недопущения наихудшего. И будем при этом по возможности умны и осторожны донельзя.

Такова положа руку на сердце моя позиция, и не только моя. И не надо эту позицию путать с позицией тех, кому нужна жесткость ради жесткости. Жесткость ради жесткости абсолютно аморальна и контрпродуктивна. Говоря об этой аморальной и контрпродуктивной позиции, я не имею в виду Проханова. Из всех знакомых мне мобилизационистов — он самый умеренный и адекватный. Есть и другие люди. Совсем другие.

Почитаешь их — и еще больше хочется успеха мягкой модернизации. И тянешься к работам ее сторонников. Внимательно читаешь эти работы — и разводишь руками. Почему, к примеру, модернизационный актив — это сообщество успешных людей, о чем поведал нам один из вполне компетентных и адекватных политических интеллектуалов России — Сергей Караганов? Что такое успешность в постсоветской России? Чем она измеряется? Деньгами, положением в обществе, которое связано с этими деньгами?

Почему я должен считать себя неизмеримо более успешным, чем мой бывший научный руководитель, профессор, доктор наук, один из блестящих геофизиков, получающий 500 долларов? Какое развитие возможно в рамках подобной формулы успешности? Я этого не понимаю, а другие понимают. И я не хочу с ними об этом дискутировать.

Обозначив, в чем я в принципе с Карагановым не согласен категорически, — я должен сказать про то, в чем я с ним согласен.

Сергей Караганов считает, что заявка Путина и Медведева на развитие так возбудила неких глобальных акторов, что они натравили на Россию Саакашвили! Караганов очень хорошо знает мировой истеблишмент и он не сторонник теории заговора. Так что я благодарен ему за эту мысль (если я ее правильно понял).

И потому, что это ценная мысль.

И потому, что эта мысль подтверждает мои аналитические выкладки (очень важно, когда нечто подтверждено человеком, прекрасно знающим предмет под названием «мировая элита»).

И потому, наконец, что это-то я и называю реакцией на ритуализацию. Ведь не в том дело, что Путин и Медведев стали разговаривать о развитии, а в том, что замаячило преодоление бессубъектности. Более того, стали обсуждаться меры, — да-да, конкретные меры — способные это преодоление осуществить. Тут вам и претензия на стратегирование (мозговые штурмы, видите ли, внутри правящей партии), и увязывание партии с концептом (развитие — это именно концепт), и придание правящей партии новой политической роли, и параллельные геополитические претензии. Кто не возбудится-то от такой ритуализации? Был бы я альтернативным России историософским и геополитическим актором — тоже возбудился бы. В конце концов, вторая по мощи ядерная держава. Единственный на сегодня реальный ядерный конкурент США.

Короче — много кто сказал много чего о развитии. И дело не в том, что я хочу все эти высказывания назвать пустыми. Дело в том, что в высказываниях были применены все языки — аналитический, публицистический, академический… Все, кроме одного — языка реального стратегирования, то есть языка элитной ответственности. Это избегание определенного языка мне очевидно до боли. И никто мне не докажет, что я ошибаюсь. Потому что я не ошибаюсь. Я, к сожалению, не ошибаюсь. Я так хотел бы ошибиться.

Гора ритуализации, вызванных прагматическими и игровыми причинами, родила мышей — академических, публицистических и иных. Она не родила стратегирования, не родила субъекта, не соединила субъекта с концептом, не породила полноценной национальной дискуссии и так далее.