Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2

«Мы метили в коммунизм, а попали в Россию», — писал двусмысленнейший Александр Зиновьев, отрекомендовывавшийся и как консультант ЦРУ, и как великий патриот России, и как интеллектуальный суперстрелок, и как «мазила», неспособный попасть в мишень… Что если завтра… ну, не Пиама Павловна, а кто-то другой напишет: «Мы метили в хилиазм, а попали в христианство»? Откуда путаница-то? И путаница ли это?

Любой оформитель — это борец с оформляемым содержанием… Разве может сформироваться такой подход в отрыве от специфического понимания соотношения Формы и Содержания? Может быть, сторонники «всемонкизации» и не формулируют для себя (а уж тем более для других) нечто подобное. Не восклицают (публично или наедине с самими собой): «Да здравствует благородная Форма, эта убийца гнусности, именуемой Содержанием!»

Может быть, конкретные интеллектуальные стрелки бьют по частным мишеням. Но логика, согласитесь, именно в этом. Если любой Икс — это борец с Игрек… Если такова схема описания, то что в голове у тех, кто предлагает такую схему? И может ли там не находиться окончательное «да здравствует»: «Да здравствует замечательный Икс как борец с омерзительным Игреком!» Икс — Форма, Игрек — Содержание. Что получаем? Получаем уже не частную иллюстрацию на тему «превращенная форма», а некое соотношение между тенденцией и ее основаниями. Я не шибко какой поклонник принципа, согласно которому «бытие определяет сознание». Но чтобы бытие уж никак не влияло на сознание… Извиняюсь, так не бывает почти никогда. И не надо лукавых адресаций к тактично оговоренному мною «почти»!

Авторы всех анализируемых мною высказываний не переселились при жизни полностью в астрал, ментал… И так далее… Они на работу ходили, какие-то минимальные требования инстанции выполняли, публиковались, социализовались и так далее. И если они ненавидели то, что должны были насыщать своими текстами, то есть оформлять… Если они в этом своем порыве сделали оформительство способом убиения ненавидимого содержания, то не Сталина они описывают, как Монка, и не Блаженного Августина — как метафизического нео-Монка, а… самих себя.

Бред? Навет? А как относиться к таким строкам Евгения Евтушенко, написанным еще в 60-е годы прошлого века:

Мы, лицедеи-богомазы,
Дурили головы господ.
Мы ухитрялись брать заказы

И делать все наоборот…

Поэт же не просто себя таким сомнительным образом отрекомендовывает! Он описывает свои размышления в грузинской церкви, которую в начале XX века расписывал Ладо Гудиашвили. Евтушенко что говорит-то? Что так было и так будет. «Берем заказ» (содержание), а «делаем» все «именно наоборот»! Не как-то, а шиворот-навыворот.

И в этом — миссия Формы (его стихов, росписей Гудиашвили) по отношению к Содержанию.

Форма не богаче Содержания… Не гибко с ним соотносится… Кто бы стал спорить! Она диаметрально противоположна Содержанию? Вот как!

Легко возразить, что «это всё — Евтушенко». И что интеллектуальная фронда, она же «фига в кармане», — удел любой идеократической Системы, ее абсолютно неизбежное порождение. Мол, не создавайте идеократических систем, не будет и таких «евтушенков».

Но, во-первых, я и не призываю создавать идеократические системы.

Во-вторых, давайте все же признаем, что люди в таких системах жили столетиями, кое-где продолжают жить, причем, судя по Китаю, не худшим образом.

В-третьих, тот же Зиновьев ведь не Аристотелем занимался, а Марксом. Он рвался к занятиям этого рода, дававшим, между прочим, шанс сделать политическую карьеру. Согласно Г.П. Щедровицкому (а кому лучше знать Зиновьева и его интеллектуальную эзотерику), Зиновьев открыл своего Маркса, для которого феодализм — это формация, а капитализм — переходный период от одного феодализма (старого) к другому (новому). И что этот новый феодализм и есть коммунизм по Марксу! При том, что разница между старым феодализмом и феодализмом новым в том, что старый — гуманистичен, а новый — нет. И что задача капитализма как переходного периода — дегуманизировать феодализм.

Такое описание интеллектуальной эзотерики А.Зиновьева добыто мною не из частных разговоров с Г.П.Щедровицким, а из прочтения его мемуаров.

Ну, а Евтушенко… Да, среди тех, кто был вполне вписан в советскую литературу, существовала антисоветская фронда… Она могла быть разной. Одни (Солоухин, например) бытописательством пробавлялись. Другие — почвенничеством. Третьи — историческим сочинительством. Четвертые — аполитичной лирикой. Однако считать надрывные публичные вопли об исключительной любви к большевизму («и клятвой повтори: «Я большевик!»») — фрондерской нормой отчуждения от идеократии… Не слишком ли?