Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2

Мечта о создании на земле настоящей гармонии столь же древняя, как и человечество. Она столь же древняя, как и мечта о бессмертии, и в целом созвучна ей. Она приобретала разные обертона. Она приводила к очень разным эксцессам. Но ее нельзя изъять из человечества, не разрушив человечества. Как нельзя ее неразрушительным образом изъять из культуры — европейской, российской, общемировой. Как нельзя ее изъять из христианства, фактически из любой метафизики.

Но если у вас в сознании развился невроз дебольшевизации и вы хотите задушить все, что так или иначе отдает «большевизмом», то вы начнете свирепо РАСПРАВЛЯТЬСЯ с этим самым (далеко не однозначным и не однородным) хилиазмом вместо того, чтобы ИССЛЕДОВАТЬ его и ПОНЯТЬ. Кто и как хочет производить такую расправу? Главное здесь — «кто», которое изначально, в силу невротизации темой большевизма, было тесно ввязано с осуществлением подобного «как». Это «кто» — конечно же, белая эмиграция, пострадавшая от большевизма. Она пострадала страшно — кроваво и унизительно. И, сводя счеты с большевизмом, совершенно не собиралась проявлять академическую объективность.

Накаленный антисемитский миф был абсолютно естествен. Он был нужен для того, чтобы мобилизовать хоть какие-то массы в России. Он имел богатое фактурное подтверждение («вот кто такие эти революционеры!»). Он, наконец, ложился на хорошо проработанную с конца XIX века «спецтематику» — «Протоколы сионских мудрецов» и все прочее.

Миф — он и есть миф. Он нужен пропагандистам, мастерам информационной войны. Но на определенных этапах он становится абсолютным препятствием на пути к пониманию действительного процесса. Содержание, требующее объективного анализа, попадает в орбиту мифов и трансформируется до неузнаваемости. Увы, это не исчерпывается темой убийства царской семьи и сходными острыми историке-политическими сюжетами. Это распространяется и на сферу фундаментальной интеллектуальной аналитики, метафизической в том числе.

Где миф — там и лубок. Антисемит приходит в антикварный магазин и видит рояль: «Что такое эти черные штучки? Это жиды?» — «Нет, гражданин, это клавиши». — «А эти белые штучки что, это жиды?» — «Гражданин, это тоже клавиши». — «Клавиши?» — «Да, клавиши» — «А из чего они?» — «Из слоновой кости». — «Во, жиды проклятые, что со слонами сделали!»

Дело не в том, что кто-то хочет табуировать тему еврейского участия в революции 1917 года. Дело в том, что обсуждать надо — находясь в адекватном состоянии. Ну, хорошо, есть у кого-то антисемитская страсть. Но ее тоже надо держать в рамках… Нет, не приличия, а хотя бы адекватности. А иначе — как в анекдоте. Так ведь на это укажут!

Кому-то, конечно, приятно говорить, что «еврей Тальберг мешал нашему Соколову расследовать еврейские ритуалы в деле царской семьи». Но, как я уже говорил в части IV, Тальберг (а) не еврей (русское сознание очень интернационально по сути и потому подчас не понимает тонких отличий). Тальберг (б) был суперантисемитом и входил в узкий круг тех, кто распространял «Протоколы сионских мудрецов». Тальберг (в) потому и не хотел, чтобы Соколов разбирался с ритуалами, что знал: это разбирательство покажет, что ритуалы не еврейские, а совсем-совсем другие.

Теперь представьте себе, что кто-то надул пузырь «наш Соколов против еврейского Тальберга». Потом — легкий укол: мол, Тальберг такой же еврей, как Будберг… или как Унгерн… И что происходит с пузырем? Кроме того, это все-таки наша история. Интересно же знать, что за ритуалы, если они были… В клубящейся, разорванной на части России ритуалы могли быть хоть каннибалистскими. И это не имеет решающего значения для оценки исторического процесса. Но ведь интересно! И не только в плане узко-историческом — в политическом тоже. Так почему не разобраться-то? Потому что всё «из слоновой кости»?

Глава II. «Корень скверн»

Пиама Павловна Гайденко — не отец Андрей Лоргус. Она в отечественной научной среде весьма серьезный авторитет. Все мы учились по ее книгам. Об экзистенциализме, в первую очередь, но и не только. Понятно, что в советскую эпоху кого допустили к возможности, цитируя обильно экзистенциалистов и излагая их мысли, публиковать что-то, того и читают. Как читали критику западной философии? Критическим духом проникались? Отнюдь. Читали, чтобы хоть таким образом приобщиться к этой самой западной (почему-то непереведенной и неопубликованной) философии. В этом было идеологическое убожище, которое я никоим образом оправдывать не намерен. Соответственно, кто печатал и хотя бы излагал — уже получал фору. Но Пиама Павловна пользовалась этой форой очень тактично. Излагала корректно. И все всегда это ценили и уважали.

Пиама Павловна, которую мы знаем по ее книгам об экзистенциализме, — это настоящий ученый. И в этом смысле — носитель советской традиции, сильная сторона которой была в строгости и эрудированности, в нормальной — глубокой и широкой — компетенции.