Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2

Пиама Павловна не меняла академическую деятельность на иной род деятельности, университетскую кафедру — на амвон. Она НАСТОЯЩИЙ доктор философских наук, НАСТОЯЩИЙ член-корреспондент Академии наук. И кому, как не ей, заведующей сектором философских проблем истории науки Института философии РАН, сказать что-то объективное и серьезное об этом самом хилиазме. Конечно, дистанция между хилиазмом и экзистенциализмом XX века (узкий профиль Пиамы Павловны) велика. Но не настолько, чтобы снизить ценность выступления на эту тему такого авторитетного философа, как Пиама Павловна Гайденко.

Ну, так вот. В январе 2000 года состоялись Восьмые Рождественские образовательные Чтения. Впервые в рамках Рождественских образовательных Чтений прошла конференция «Христианство и философия». Председательствовала на конференции П. П. Гайденко.

27 января 2000 года П.П.Гайденко в конференц-зале Института философии РАН прочла доклад «Апокалиптика, хилиазм и эллинская философия». Пиама Павловна обрушилась на хилиазм так же, как отец Андрей Лоргус — на развитие. И сходство здесь далеко не формальное.

Пиама Павловна не обсуждала хилиазм, а пригвождала его к позорному столбу в духе того самого «противодействия ремиссии революционных настроений». Пиама Павловна достаточно умна для того, чтобы продвинуться дальше банальной дебольшевизации. И даже дальше дебольшевизации–2, являющейся, конечно же, не простым повтором дебольшевизации–1, а следующим шагом в очень определенном направлении. Творчество о. А.Лоргуса показывает, что это за направление. Ибо, как мы убедились, именно его деанаптуэзация (провозглашение развития скверной, родственной большевизму) представляет собой следующий шаг в направлении, задаваемом такими вехами, как дебольшевизация–1 и дебольшевизация–2.

Пиама Павловна движется в том же направлении. И, конечно же, делает еще один шаг на этом «большом пути». Отдавая себе отчет в том, что у родственных скверн (большевизма и развития) есть общий метафизический корень, она предлагает истреблять не бесконечные побеги, а этот самый метафизический «корень скверн». И в самом деле, что такое искоренение? Это именно истребление корня. Нащупав «корень скверн» (настаиваю — не скверны, а скверн), Пиама Павловна решила поделиться своим открытием с православной общественностью. Ее право.

Я не работал в Институте международного рабочего движения (как некогда Пиама Павловна). И тайна, в силу которой ученого может так привлекать задача искоренения, — для меня «за семью печатями». В моем понимании — это не научная, а инквизиторская задача. И вроде бы высоколобая советская общественность страдала от гнета обуреваемого инквизиторскими страстями сусловского партаппарата… Теперь этого гнета (который, не оправдывая, можно все же объяснить идеократичностью советского государства) нет. И идеократичности нет. Ну да ладно… Как говорится, дело вкуса…

Моя задача — рассмотреть концепцию «корня скверн», предложенную Пиамой Павловной, показать, что это еще один шаг на том же пути, который торит взявший некий след Лоргус. И, принимая подход автора (судить художника надо по законам, которые он сам разделяет и выбирает для себя), разобраться в том, насколько соблюдаются принятые Пиамой Павловной для себя нормы инквизиторской корректности. Она же — корректность в рамках ведения идеологической (не научной, а идеологической!) полемики.

Ведь борьба идеологий, в которую Пиама Павловна теперь включается не в силу гнета партаппарата, а по зову души, имеет свои нормы корректности. Даже если это война. Война не беспредел. Есть нормы ведения боевых действий. Соблюдаются ли хотя бы они? А если не соблюдаются, то в какой степени и почему? Куда нацелено острие удара, наносимого Пиамой Павловной? То есть номинально оно, конечно же, направлено в хилиазм.

Большевики хотели «рая на земле»… Кто его еще хотел? В чем традиция? Мне так все время хочется задать ответный вопрос: «А кто его не хотел? И как можно было его не хотеть? Или точнее — чего же должен был хотеть верующий человек так называемого «традиционного» общества?» Человек — единственное живое существо, знающее, что умрет, и продолжающее жить. Существо это может, конечно, сказать: «Вот и ладненько! Пожить надо в свое удовольствие… И — вовремя помереть…»

Но такое существо нельзя назвать религиозным. Религия — это ответ на вызов Танатоса. Человек будет добиваться бессмертия. Либо уповая на Бога. И тогда он религиозен. Либо уповая на Разум и науку как его порожденье. «Мама, — плачет ребенок, — любимый дедушка умер! Как мне смириться с потерей… И я… я тоже умру?»

Если мама религиозна, то она ответит на это определенным образом. Ее вариант ответа (назовем его вариант № 1) сведется к тому, что любимый дедушка теперь обрел новую, лучшую жизнь. Но ведь жизнь! И она, мама, и ее дитя (которое она успокаивает) тоже когда-нибудь обретут лучшую жизнь и воссоединятся в лоне этой лучшей жизни с любимым дедушкой. А также всеми другими, кто уйдет, породив в душах оставшихся безмерную боль утраты.