Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2

Если это и впрямь так, то сконструированный Пиамой Павловной Гайденко «хилиасто-гностик» — это неслучайный фантом. Это фантом, сооруженный для того, чтобы никто не мог добраться до сути подлинного конфликта и понять, что либо-либо… Либо хилиасты, либо гностики. А «хилиасто-гностик» — это все равно что горький сахар. То есть, наверное, и сахар может быть горьким, если его долго вымачивать, например, в хинине. Но стоит ли его тогда называть сахаром?

Отдельный персонаж (Керинф), наверное, может упражняться в сочетании несочетаемого — гностики и хилиазма. Но тогда его философия уже никак не гностична в полном смысле этого слова. Это тогда не та гностика, которая отрицает бытие как неисправимую пакость. То есть это не гностика Василида, Маркиона и других.

Это, скорее, констатация крайнего несовершенства мира, сочетаемая с предложениями исправить этот мир, а после исправления продлить его на хилиастический манер.

Любой последовательный гностик пожмет плечами и скажет, что в мире исправлять нечего. Да и не нужно в нем ничего исправлять. Нужно бежать из концентрационной Вселенной, как назвал бытие самый яркий гностик XX века Мигель Серрано. И бежать не в другое бытие, а в небытие. И сбрасывать, сбрасывать с себя пакость любой оформленности, любой, даже самой тонкой, телесности. Не стремиться к этой тонкой телесности, а уходить и уходить от нее, проклиная «вампиризм Формы как таковой».

Где находятся истоки гностицизма? Откуда он пришел? Можно ли последовательный (а только он и интересен) ликвидационный гностицизм уравнивать с манихейством? Откуда пришло само манихейство?

Я двадцать лет занимаюсь гностицизмом и его истоками. Вы спросите специалистов по орфикам, где истоки? Они вам отвечать будут в течение многих часов. И нагромождая одно вопрошание на другое. Вопрос об истоках всегда крайне непрост.

Но одно я знаю точно: истоки ликвидационного гностицизма уж никак не находятся в Иудее, как хотелось бы одним. И не в Иране, как хотелось бы другим. Они вообще находятся не на Ближнем Востоке. Не в средиземноморской ойкумене.

Я понимаю, что феномен гностицизма настолько неоднозначен и многолик, что разные исследователи могут трактовать его по-разному. Те же катары, например, покровительствовали евреям… И что? Это определялось и наличием общего ватиканского врага, и множеством других обстоятельств. В том числе и наличием у евреев, живших в тот момент на юге Франции, тяги к разработке своих метафизических концепций, в чем-то сходных с гностической. Я знаю, что это за концепции. Понимаю, что недаром такой крупный исследователь Каббалы, как Герхард Шолем, считал Каббалу еврейским вкладом в гностическое учение.

Но, согласитесь, ядром гностицизма как религиозной философии и практики является (прочтите еще раз приведенные мною выше цитаты) именно констатация неисправимой метафизической ущербности Творения. Без такой констатации нет подлинного гностицизма, нет гностицизма как фундаментальной метафизической проблемы. А когда ее нет, то нет ничего.

Но самое главное (и очевидное!) состоит в том, что ИМЕННО констатация неисправимой метафизической ущербности Творения ВМЕНЯЕТСЯ ГНОСТИЦИЗМУ В ВИНУ. Она и только она! Если нет этой констатации, то, собственно, что в гностицизме порочного?

Установив это, двинемся дальше. И вновь и вновь убедимся в том, что воистину — либо-либо.

Либо ущербность Творения считается исправимой (а в каких-то вариантах гностицизма это так), но тогда никакой особой метафизической крамолы он в себе не содержит.

Либо ущербность Творения считается неисправимой. Тогда и только тогда фундаментальная метафизическая крамола есть. Тогда и только тогда есть фундаментальный метафизический феномен под названием «гностицизм». То есть то, что обсуждать действительно стоит.

В самом деле, если признается исправимая ущербность Творения, то ищутся пути ее преодоления. Этим занимались многие. И никто этих «многих» не называл ни антисистемой, ни врагами человечества. И не имел права называть.

Право же относиться к гностицизму как к чему-то и впрямь фундаментально враждебному миру и человечеству имеется лишь постольку, поскольку речь идет о ликвидационном гностицизме. То есть о гностицизме, который настаивает на неисправимой ущербности и порочности Творения. То есть всего сотворенного — и мира, и человека.

Настаивая же на этом, подобный гностицизм (а ему в последовательности никак не откажешь) идет до конца. И утверждает, что раз и мир, и человек столь неисправимо ущербны и порочны, то их надо уничтожить. Это и дает право называть данный гностицизм «ликвидационным». Те, кто специализируется на гностицизме как на зле и хочет искоренить данное зло, инкриминируют гностицизму именно предельные амбиции. Справедливо ли?

Прочитав ряд последовательно гностических авторов — от Василида и Валентина до Мигеля Серрано, — нельзя не увидеть, что:

— во-первых, ликвидационный гностицизм действительно существует,

— во-вторых, именно он определяет специфику многоликого явления «гностицизм»,

— в-третьих, его претензии и впрямь идут весьма далеко,