Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2

Ведь историчность человечества определяется не тщательностью, с которой фиксируются деяния фараонов и императоров. История — это способность двигаться, руководствуясь компасом под названием «Великая Новизна». Впереди есть то, чего не было… И это, грядущее, заслуживает того, чтобы бросить имеющееся и двинуться в путь… Бодлер писал в своем «Плаванье»:

В один ненастный день, в тоске нечеловечьей,
Не вынеся тягот, под скрежет якорей,
Мы всходим на корабль, и происходит встреча
Безмерности мечты с предельностью морей.

Но это XIX век… И кто-то скажет, что это Великое Беспокойство — свойство перехода от традиционного общества к обществам иного типа (индустриальным, модернизированным). А как же Святой Христофор, несущий на своих плечах младенца по имени Грядущий день? Готовность человеческих сообществ двигаться в сторону нового, понимаемого как Идеал, не имеющий отношения к опыту («этого не было, но это будет!»), очень нетривиальна.

Столь же нетривиальна и готовность выйти за пределы циклического, «природоподобного» времени. Природоподобное время оперирует аналогией между тем, что происходит в Природе («зима, весна, лето, осень… опять зима… и так всегда было и всегда будет»), и тем, что происходит и с человечеством, и с иными, надчеловеческими, «инстанциями». Нил разливается регулярно… Есть и более сложные циклы… Благоприятные, неблагоприятные… Но неблагоприятный период сменится благоприятным… Змей съест солнце… Но произойдет битва, солнце освободят… Так было и так будет… После ночи наступит день, а после дня — ночь.

Культурные герои, божественные вестники Великой Новизны, преодоление страха перед неизвестным, которое с собой эта новизна приносит. Ведь в самом деле… Только-только освоили культуру как аккумулятор опыта… И вдруг надо отказаться от опыта во имя какой-то там новизны! Ну, придет она, катастрофа какая-нибудь, например, — будем приспосабливаться! Но чтобы ждать ее, звать, видеть в ней спасение и избавление… К этому человечество приноравливалось с трудом. И — неравномерно. Кто-то был первопроходцем. А кому-то это все было чуждо; «Ишь ты, свет в конце туннеля!»

Большая часть культурного человечества в воду истории не вошла, опасаясь последствий. Вошел ли, например, в воду истории как страсти по новизне великий китайский народ? В той мере, в какой для него альфой и омегой являются всесильные циклы, не вошел. Я не специалист. И не знаю специалиста, который взялся бы это оценить. И с трудом представляю себе метод, на который такой специалист мог бы опереться.

Но мой личный опыт наблюдения китайской цивилизации говорит о том, что — несмотря на все модернизационные успехи — ее ядро не задето крылом странной и диковинной птицы под названием История.

Невозможно назвать эту птицу ни семитской, ни арийской. В том-то и казус, что она существенно семито-арийская. И этим одним ставит в тупик тех, кто охотится за конкретным иудейским «врагом человечества», «такое» сделавшим и с замечательными слонами, и с прочими жертвами своих бесчисленных происков. Зороастрийский взрыв, вошедший в резонанс с иудейскими пророчествами… Два этих взрыва (арийский и семитский) в их взаимообусловленности и взаимопреемственном качествовании… А дальше обусловленный этими двумя взрывами мегавзрыв под названием христианство. Он и только он оформил окончательно историю как невероятно проблематичный формат человеческого существования.

Нет истории без философии истории. Нет философии истории без метафизики истории. Нет метафизики истории без острейшего ощущения онтологического конфликта, конфликта света и тьмы, добра и зла. Мировая история — дитя этого конфликта.

Внутри этого конфликта у человечества есть особая роль. В истории разворачиваются битвы, имеющие фундаментальный смысл. Она, история, и мучает, и сулит надежду. Да, без нее исчезнут определенные муки. Но исчезнет и надежда как таковая. В истории может свершиться и свершается Великая Новизна. Ее метафизика не только таит в себе ответ на вопрос о природе зла, но и вычерчивает рукой надежды тот маршрут, по которому следует идти спасаясь. То есть освобождаясь от зла. Нельзя утверждать, что этот маршрут — прямой, как полет стрелы. Но он — не лабиринт и не круг коловращений (Вечное возвращение).

Вера человечества в историю подтачивается двумя соблазнами. Один — презреть историю как Время, являющееся и очевидным врагом человечества (старение, смерть), и чем-то, заведомо подчиненным Вечности. Это — эманационный, гностический соблазн. Другой соблазн — циклически-пантеистический. Все идет по кругу. Направленность — выдумка. Есть именно коловращение всего на свете. Не только времен года, но и человеческих судеб. Отсюда и реинкарнация.