Исчадие ветров

— Расскажи-ка мне еще о мирах грез Материнского мира, — попросила Морин, когда ее муж, Искатель, начал узнавать знакомые очертания созвездий и понял, что находится уже недалеко от своего дома — или, по крайней мере, недалеко от того мира, который был некогда его домом. — Пожалуйста, Анри, расскажи мне о тех местах, которые никогда не снились мне.

Это была чистейшая правда, потому что Морин, хотя и происходила из рода, корни которого брали начало на Земле, родилась и выросла на одной из лун Бореи; она никогда не посещала принадлежавшие ей по праву рождения миры человеческих сновидений, а бывала лишь в тяжелых полуобморочных видениях ее родного Нуминоса. Де Мариньи, который, вне всякого сомнения, был опытным сновидцем (не учитывая даже того, что и его самого, и Титуса Кроу там высоко почитали и превозносили настолько, что они сделались легендарными персонами в мирах грез), сначала запинаясь, а потом все более уверенно стал рассказывать о своих давних приключениях в мирах грез жителей Земли. Рассказал о том, как пришел туда, чтобы спасти Кроу и девушку-богиню Тианию, попавших в глубинную травматическую ловушку, и как с помощью кое-кого из обитателей тех стран удалось достичь цели, как они втроем смогли воспрепятствовать вторжению Ктулху и Великих Древних в неосознаваемые миры подсознательных, глубинных людских грез. Когда же Морин не удовлетворилась этими рассказами, де Мариньи перешел к повествованию об известных ему воображаемых, но все же реальных иных мирах и о местах, о которых он только слышал, но никогда не видел (или в лучшем случае видел лишь мельком), о местах, являвшихся ему в грезах давным-давно и поблекших и вылинявших к настоящему времени, как это всегда бывает с мирами снов в холодном утреннем свете пробуждающегося мира.

Он рассказывал о влачащем свое существование в Холодных пустынях ужасном Кадатхе, навеки запретном для всех людей, ибо там с незапамятных пор обретаются видения из немыслимо отвратительных кошмаров, и о не менее страшной ледяной пустыне плато Ленга, где в деревушках неприглядные лачуги, сложенные из дикого камня, жмутся к земле вокруг непрерывно пылающих посередине сторожевых костров, а обитатели скачут в уродливых плясках среди мятущихся теней под звуки странных костяных барабанов и леденящие душу завывания местных флейт. Но заметив, что Морин зябко поежилась, среагировав на тональность его голоса, сразу же переключил ее внимание на более привлекательные области миров грез.

Он поведал о сияющем городе Селефе в долине Ут-Наргай за Танарианскими горами, мириады искрящихся минаретов которого отражаются в зеркальных водах голубой лагуны, и о галерах, которые швартуются там, складывая пестрые паруса под сенью раскачивающихся от морского бриза могучих гингко, о стремящейся к океану бурной, журчащей реке Нараксе и перекинутых через нее узких, хрупких деревянных мостиках, о разбегающихся от мощных бронзовых ворот перепутанных улицах и переулках, вымощенных ониксом. Не забыл он и о Серанниане (всегда ассоциировавшемся у него с воздушными островами Элизии, о которых рассказывал Кроу), плавающем среди облаков высоко над Церенейским морем, пенистые валы которого бодро взмывают чуть ли не к облакам и порождают те самые эфирные испарения, на которых и совершает Серанниан свое небесное плавание.

Не обошел вниманием он и Зак с множеством террас, сплошь заставленных храмами, обитель позабытых грез, где до сих пор пребывают, постепенно угасая, и его собственные юношеские сновидения и мечтания, и Сона-Нилу, благословенную страну иллюзий, где каждый представляет себе что пожелает, но эти мечты никогда не обретают материальной формы, и омываемые морем Базальтовые столбы Запада, поднимающиеся из самых глубоких пучин Южного моря, за которыми (как утверждали легенды) лежит чудовищный водопад, через который воды всех морей и океанов миров грез низвергаются в жуткую пустоту, лежащую за пределами упорядоченной вселенной. Упомянул он и о пике горы Нгранек, о высеченном на ее грани огромном лике; говоря о Нгранеке, он не мог обойти вниманием ужасающе тощих, безликих, рогатых, перепончатокрылых, с шипастыми хвостами ночных чудищ, охраняющих древние секреты таинственной горы.

А потом, поскольку был уверен, что, невзирая на все страхи, Морин, чтобы не оказаться в мирах грез совсем уж неподготовленной, следует узнать и о худшем из того, что им может встретиться, де Мариньи вкратце рассказал ей и о пиках Трока, острые, как иглы, вершины которых играли важную роль в сюжетах самых жутких кошмаров. Потому что эти пики, высота которых превышала все, что человек способен даже представить себе, преграждали путь в долины ужасных дхолей, внешний вид которых можно надумать, но никак нельзя увидеть воочию, и одним из этих мест была зловещая долина Пнота, где всегда царит темнота и лишь слышен неумолчный скрежет зубов дхолей, пирующих на целых холмах окаменелых костей. Ведь Пнот — это нечто вроде мусорной ямы, куда гули всех миров яви и грез сбрасывают объедки своих ночных пиршеств.