*
— Ни хрена себе! — воскликнула Стиви. — Так вот откуда о существовании тоннеля узнала Герти вон Куворден.
В бумаге был еще один пункт, представлявшийся важным.
***
— На проводе? — повторила Стиви.
— Ну да, — подтвердил Хантер, — тетка мне читала. По ее мнению, «на проводе» означает по радио. В тот вечер, когда погиб Альберт Эллингэм, шла большая постановка…
— «Война миров», — сказала Стиви.
Об этом можно было прочесть в любой книге, посвященной данному делу. Вечером в день гибели Альберта Эллингэма по радио передавали постановку Орсона Уэллса под названием «Война миров» — спектакль о вторжении инопланетян в Нью-Джерси в духе нового радиовещания. Проблема лишь в том, что в 30-х годах прошлого века публика еще не привыкла к такого рода метафикции, и тысячи слушателей чуть с ума не сошли, решив, что на Землю действительно прилетели пришельцы и вскоре наступит конец света.
— Как-то странно, что об этом вообще упоминается, — сказал Хантер.
— На проводе… — повторила Стиви. — И это называется великим откровением? Тоннель и какой-то провод? А как насчет завещания?
— Это она ни в жизнь
— Такое трудно не заметить.
— Надо сложить все, как было, — сказал он и потянулся за папкой, — тебе, думаю, лучше уйти, а то… Слушай… можно было бы… если хочешь, можно прогуляться или куда-нибудь сходить. Попить кофейку. В общем, отправиться в местечко, где не воняет как в заднице. Пока она не вернулась и не увидела тебя.
Они зашагали по Перл-стрит, прочь от университетского квартала, в сторону Черч-стрит, где располагались магазины и туристическая зона. Улица была заставлена машинами, поэтому они шли по самой середине. Какое-то время ничего не говорили — просто не возражали, что между ними повисла тишина.
— Однажды она лечилась, — наконец произнес он. — Лет десять назад. Организовала все моя семья. По словам тетки, она согласилась только потому, что ее заставили, чтобы доставить им радость. Послушать ее, так у нее никаких проблем нет. Думаю, она и сама в это верит.
— Жаль.
— Да ладно, — сказал Хантер, — все нормально. Не с ней, конечно же, но… ладить с ней совсем нетрудно. И жить в основном отлично. Воняет в доме потому, что она курит, не выходя на улицу, и напрочь лишена обоняния. Но в моей комнате… там лучше. У меня огромный воздушный фильтр и целый набор ароматизаторов. Я часто открываю окно. До такой степени, что даже мерзну.
— Звучит здорово, — ответила Стиви.
— Иногда ночую не дома, — продолжал Хантер, — а у друзей в университетском кампусе. Просто ложусь на полу. Невелика беда, если учесть, что живу всего в нескольких кварталах оттуда.
— Зачем тебе это? — спросила она. — Я имею в виду: жить здесь?
— Я получил льготу на обучение, и, пока учусь, у меня есть бесплатное жилье. Присматриваю за ней, держу в курсе остальных. Думаю, когда я рядом, ей лучше. Она регулярнее питается. Вероятно, меньше пьет. Иногда с ней случаются… приступы. Нет, ты не подумай, она совсем не опасна. Просто орет, не более того. Мы заключили сделку: она не садится за руль. Езжу я, она ходит пешком или берет такси.
«Интересно, Хантер действительно по этому поводу не заморачивается или это только кажется?» — подумала Стиви. Жить с теткой-алкоголичкой в насквозь прокуренном доме в обмен лишь на бесплатную комнату, стол и льготное обучение — вероятно, не лучшая в мире сделка, хотя на каком-то уровне Стиви его понимала. Человек всегда делает то, что ему необходимо.
Вступает в сговоры.
— Ты не спросила меня о костыле, — сказал он.
— Просто решила, что не надо, — ответила она, — поскольку никакого гипса нет, думаю, ты пользуешься им постоянно.
Хантер кивнул.
— Ювенильный ревматоидный артрит. Я заболел им в пятнадцать лет. Холод мне на пользу не идет. По правде говоря, мне бы жить где-нибудь во Флориде, но я обосновался здесь, в теплом и солнечном Вермонте.
— Неплохой вариант, — сказала Стиви.