Исчезающая теория. Книга о ключевых фигурах континентальной философии

Являясь недемократической (как и любая «вторая критика»), критика концепции гендерной перформативности требует признания того, что последствия напряжения по поводу «женского» ощущают все без исключения носители любого гендерного признака, и в этой ситуации сторонник неограниченного выбора гендерной идентичности не может больше говорить, что данный выбор «никого не касается» (кроме самого осуществляющего его субъекта, а также тех, кто враждебно настроен против права свободного выбора в принципе). Напротив, выбор этот создает прецедент для образования новых более слабых и одновременно неустранимых и влиятельных связей, непредсказуемых из более ранней исторической точки и до сих отрицаемых сторонниками «квир-демократии». Вполне вероятно, что и другие виды выборов, которые демократическая повестка также видит условно-безразличными и находящимися в области свободного волеизъявления, также вскоре обнаружат процесс образования дополнительных слабых связей, что позволит покончить со старым антагонизмом демократического и авторитарного (как «дозволяющего» и депатологизирующего, с одной стороны, и столь же безосновно «запрещающего» и патологизирующего – с другой), в координатах которого сегодня все еще строятся дискуссии.

Примером уже совершаемого на практике выхода за эти пределы является «дискуссия о женщинах и трансгендерности», инициированная Джоан Роулинг и вызвавшая много шума. На деле, вопреки посыпавшимся на нее обвинениям в «трансфобии», Роулинг не выступает за патологизацию, запрет или хотя бы даже ужесточение процедуры допуска к трансгендерному переходу, специально подчеркивая, что сегодня это уже не может быть предметом обсуждения – она лишь указывает, что у совершаемого гендерного выбора есть последствия не индивидуального, а всеобщего плана, и эти последствия эскалируются быстрее и отчетливее, чем казалось ранее. Таким образом, ее рассуждение не укладывалось в антагонизм «сторонников» и «противников» трансгендерности и находилось на более высоком философском уровне проблематизации, которого от нее никто не ждал и который не был ее критиками распознан, что и привело к эскалации скандала. Приблизительно в похожей позиции чуть ранее оказался философ Дж. Агамбен, вызвавший всеобщее недовольство своим выступлением с осуждением «политик карантина», критика которых производилась им не на основании примитивного «ковиддиссидентства», а с точки зрения риска обновления прежних форм государственного контроля, выступающих теперь в принципиально ином облике – еще более неотвратимом и строгом и в то же время рандомном и зачастую самопротиворечивом. Именно это и показали принимаемые правительствами неравномерные и беспорядочные, но оттого еще более жесткие противоэпидемические меры, часть из которых в дополнение к этой самопротиворечивости то и дело становилась причиной дальнейшего распространения эпидемии, а не фактором ее сдерживания.

В этом отношении все те, кто убежден, что и Роулинг, и Агамбен своими заявлениями рискованно и, вероятно, разрушительно вмешались в процесс формирования собственной прижизненной репутации, и что их наследие теперь требует переоценки и переписывания с точки зрения обнаружившихся «неприглядных» сторон их воззрений, недооценивают текущий процесс, в котором оба деятеля приняли участие и который состоит в разрушении прежних интеллектуально-политических оппозиций.