Исчезающая теория. Книга о ключевых фигурах континентальной философии

Несмотря на то что данные Жижеком учению Батлер характеристики, намекавшие на «постмодернистский» характер ее исследований, многим в момент публикации показались недостаточно, как выражались в то время, политкорректными, время показало не столько правоту лакановских взглядов на феномен пола, сколько достаточно высокую степень жижековского политического чутья в отношении сложности ситуации, созданной самой философско-активистской идеологией gender studies. Вкупе с последующим появлением сверхдетерминационных воздействий, исходящих от активизировавшихся сегодня радикальных феминистских движений, старое бинарное противостояние между носителями квир-/трансгендерной повестки и непримиримо консервативной позицией гендерного шовиниста сегодня оказывается все менее однозначным. Если с прогрессистской точки зрения Батлер субъекты, ранее маргинальные в гендерно-идентичностном плане, могли рассчитывать на неуклонный, пусть и медленный перелом в пользу признания обществом их безусловной «нормальности», сегодня все отчетливее стало выявляться то, что расщепление проходит по самой практике присвоения иных идентичностей, затрагивая их носителей в том числе со стороны продолжающегося выяснения отношений с «женским Реальным», которое все так же, как и во времена Фрейда, продолжает оставаться травматичным и неприемлемым в равной степени для всех полов и межгендерных вариаций.

Следствием этого, как справедливо замечают сторонницы радикального феминизма, нередко становится или буквальное следование описанной Батлер концепции «маскарада», когда «женское» осваивается трансгендерными и квир-персонами посредством копирования внешней стороны презентации в одежде и манерах – то есть в вестиментарных и поведенческих реалиях, чаще всего воображаемых в качестве ложно всеобщих и не разделяемых большинством женщин, – или же путь «отведения подозрений» в женственности, который чаще всего избирают субъекты с приписанным женским полом, делая безоговорочный выбор в пользу высокой оценки мужской позиции. Выбор этот является негетеросексуальным и воплощается в желании любить воображаемых мужчин – например героев литературных саг или телесериалов – с позиции такой же воображаемой «собственной» мужской идентичности.

В то же время даже эта двусмысленная перспектива сегодня начинает перерождаться и транспонироваться в область дальнейшего ослабевания связей, где в качестве единственной причины выбора идентичности или парадоксального отказа от нее в ряде случаев способен выступить acting out. Так, колеблющийся женский субъект нынешнего «поколения двадцатилетних», в отличие от более упорных носителей революционной квир-практики 90-х и нулевых годов, больше не считает радикальный феминизм, отрицающий научную реальность трансгендерности, враждебной идеологией априори. Напротив, он остается чувствительным к феминистским демонстрациям мизогинной составляющей квир-движения, признает вслед за радфем право женщины «совершать любые выборы и при этом не отказываться от собственной идентичности», благосклонно наблюдает за успехами женских движений – и на всякий случай объявляет себя «агендерным», занимающим якобы «нейтральную» позицию, тем самым давая понять, что время прямого выбора прошло и что нет нужды ни в мужественном принятии тягот собственного пола, ни в трансген-дерном переходе, чтобы от всех сторон этого утоми тельного и крайне запутанного гендерно-политического конфликта попытаться безуспешно отгородиться.

Таким образом, остающийся верным Лакану взгляд на вопрос сексуационного различия и, с другой стороны, радикальная феминистская критика, одинаково требуют сместить вопрос гендера из подвижного символического регистра в более неуступчивое «Реальное» и возвращают вопросу различия полов политическое значение, которого демократический взгляд, предполагая, что оно в этот вопрос встроено по умолчанию, на деле его лишает. Если в демократических концепциях свободно избираемой гендерной идентичности выбор этот является несобственно политическим, поскольку отсылает к более общей и старой борьбе за право субъекта осуществлять свободный выбор в принципе (борьба, в отношении которой гендерный вопрос является частным и безразличным примером, на чье место с иллюстративными целями можно подставить любой другой – например вопрос свободного выбора религии или гражданства), то интенция второй критики, направленной против гендерной концепции, возвращает вопросу полового различия собственное оригинальное политическое измерение, в котором выбор является не предметом абстрактной борьбы за его возможность или же запрет, а создает в ситуации новый формы напряжения относительно слабого звена (т. е. «женского»).