Исчезающая теория. Книга о ключевых фигурах континентальной философии

Тем самым их представители находятся в условиях неразличимости, против которой сам Фуко непрестанно возражал, нападая не столько на неизбежно ей сопутствующие общественные последствия, сколько на техническую гипотезу, становящуюся для этих обстоятельств благодатной почвой. Здесь можно вспомнить о получившей широкое хождение беседе из первого тома «Интеллектуалов и власти» с Бернаром-Анри Леви, озаглавленной как «Спор с маоистами» и посвященной вопросам организации народного возмездия в случае революционного движения, добившегося некоторых успехов и намеренного их удержать. В нем Фуко переворачивает посыл, от которого маоисты отправлялись, предполагая, что основным средством возмездия угнетателям остается суд, но суд не всякий, а лишь организованный в соответствии с т. н. народными интересами. С тем, что исторически эти интересы систематически нарушались, ретроактивно переназначались и переписывались в соответствии с выгодами новой власти, европейский маоизм не мог спорить, но предполагал, что этот досадный дефект может быть исправлен вместе с дальнейшим усовершенствованием методов политической борьбы.

Смотря на это скептически, Фуко предлагает спрашивать не о том, как можно усовершенствовать суд и подготавливающее его организацию народное самосознание, а, напротив, о том, как именно суд организован и где в нем проходит граница между его, выражаясь учебным образом, акцидентальными и субстанциальными элементами, то есть между тем, от чего его можно безболезненно избавить, приблизив его тем самым к искомому в маоизме идеалу политизации, а что в нем, напротив, остается неизымаемым независимо от того, каких головокружительных высот политическое сознание народных масс уже достигло.

В итоге выясняется, что изымаемая и трансформируемая часть может быть сколь угодно обширной, но это ничего не меняет, пока остается та субстанциальная малость, которая и делает суд судом: определенная организация места и времени произведения речи на заседании с наступающими за этим формализованными последствиями. В физическом выражении Фуко предлагает считать выражением этой судебной субстанции такой предмет, как стол, хотя ясно, что с тем же успехом может использоваться любая символическая граница, вплоть до соответствующим образом проведенной линейной разметки или символически соблюдаемой дистанции тел.

На все возражения собеседника Фуко продолжает в ответ указывать, что, как только речь вообще заходит о судебной процедуре, до какой бы степени та ни тщилась произвести впечатление прогрессивной и соответствующей духу политической борьбы, стол немедленно появляется, а вслед за ним возникает ход событий, в результате которого восставшие и праздновавшие победу неизменно остаются с носом и с новой реакционной идеологией в придачу.

Парадокс заключается в том, что любое активистское движение для того, чтобы сделаться видимым и получить публичное представительство, именно в «стол» и обречено упереться – в стол, который уже при жизни Фуко повсеместно распространился в виде концепций так называемой идентичности. Беспокойство самого Фуко на этот счет то и дело проступало в работах, посвященных производству практик удовольствия, в частности в «Истории сексуальности», и вылилось в итоге в глубокую неудовлетворенность ходом событий в активистской мысли и практике.

Следует заметить, что «идентичность», вопреки тому, что о ней порой думают, не отвечает ни на вопрос, кем субъект является, ни кем он намерен представать в глазах общества – надоедливая моральная оппозиция «быть или казаться» здесь не имеет никакого значения, но не по той причине, что программа идентичности действительно ее преодолевала (на что ее тогдашние сторонники, несомненно, делали ставку). Концепция идентичности, с точки зрения Фуко, была введена с единственной целью – скрыть, дезавуировать происходящее производство удовольствия, из которого вытекает образование движений, не совпадающих по своим особенностям и результатам с логикой движений (movements) в постмарксистском смысле. Именно на исключении вопроса об удовольствии зиждется как концепция идентичности, так и вытекающая из нее защитная постановка вопроса, идет ли речь о защите прав, сбережении окружающей среды или же охране по той или иной причине уязвимой субъектности или вещности.

Допустить факт производства удовольствия, в том числе в самих активистских практиках, на первый взгляд нацеленных исключительно на отношения субъекта с производственными материальностями или их отходами, означает максимально близко держаться взятого Фуко направления, отказывавшегося проводить различия между очевидным для субъекта выигрышем в вопросах непосредственного удовлетворения – например узко понятого сексуального удовольствия – и более неявных, но столь же производительных в этом плане типов отношений.