Читаем Исчезающая теория. Книга о ключевых фигурах континентальной философии полностью

Так или иначе, сам Леви был настолько обескуражен линией нападения Фуко, что в итоге просто-напросто обещал на организуемые маоистами в случае их победы народные суды стол не приносить. Каким бы смехотворным данное обещание ни было, оно показывает, как трудно в конечном счете ему следовать. Так, на место, описывающее положение субъекта, сегодня снова и снова приносят конторку идентичности, поскольку субъект получает определение исключительно через декларацию того или иного означающего. Декларация эта чисто грамматически подобна судебному решению, поскольку обладает точно такой же иллокутивной силой: «Я объявляю/назначаю себя лесбиянкой», «я полиаморен», «моя психика нейроатипична», и решение это, равно как и вытекающие из него процедуры его учета, вступает для окружающих в силу в момент самого объявления. При этом нет никакой нужды подкреплять это объявление соответствующей практикой: не исключено, что я больше никогда не встречу никого, кроме своего нынешнего партнера, но на возможность задействовать соответствующее означающее бисексуальности или полиаморности это не оказывает никакого влияния. Факт этот чрезвычайно беспокоит, например, консервативно настроенных родителей, не понимающих, как именно их юные сын или дочь могут определять себя как гомо- или бисексуальных, если у них еще даже не было ни одного партнера, но недоумение это возникает лишь по той причине, что для предыдущего поколения, заставшего совсем иные процедуры создания идентичности, является непостижимой сама логика подобного грамматического вменения.

В то же время такая постановка вопроса в еще большей степени отдаляется от требуемого Фуко рассмотрения бытия кем-либо в модусе, который сам Фуко предварительно обозначает как devenir, или becoming (становление), подразумевая под этим приверженность определенному типу практик. Практики эти вовсе не обязательно должны быть буквальным выражением соответствующего обозначения – так, в 1982 году Фуко, отвечая на соответствующий вопрос, заявляет, что, например, для becoming а gay вопрос о характерных сексуальных практиках встает далеко не в самую первую очередь. Речь с тем же успехом может идти о практике, например, литературной, и ожидать от этой литературы соответствующей сексуальной тематичности также было бы весьма поспешным. Тем не менее решающей является сама реализация практики, которая должна заместить определение бытия кем-либо через определение, апеллирующее к персональности. Точно так же devenir вовсе не обязательно непременно должно выражать «становление кем-то», подменяя таким образом излишнюю декларативность результата добродетелью самого процесса – решение, опустившее бы теоретическое изобретение Фуко в пучину тривиальности.

Напротив, речь идет не просто о процессе, который, с точки зрения Фуко, должен быть каким-то образом запущен для освежающего обновления в наборе позиций, уже представленных в ассортименте идентичностей. Подлинная слабость концепций идентичности заключается в том, что они упускают уже имеющие место, актуальные виды becoming, происходящее в рамках которых способно многое в положении современного субъекта объяснить. В частности, эти becomings главным образом ведут не к появлению иначе сконструированной субъектности, а к образованию родственных союзов, основанных на иных видах отношений, не представленных в традиционной структурной матрице родственностей. В свете этого изменения должно претерпеть само внедренное правозащитной логикой представление о происходящем в т. н. меньшинствах.

Эти изменения предваряются по меньшей мере двумя авторами – помимо самого Фуко, речь также должна идти об Алене Бадью. Если сильной стороной Фуко является то, что в описании новых форм этих союзов ему практически полностью удалось обойтись без задействования любовного оператора, вклад Бадью является опережающим в ином смысле, представляя возможность помыслить образование союзов, отталкиваясь не от идентичности и тем более от самоидентификации образующих их субъектов, а от допущения соответствующих порождающих союзничество процедур. Даже не соглашаясь с Бадью в том, что их реализация в предвосхищенном Фуко смысле приведет к появлению новых форм надколлективной солидарности, невозможно обойтись без описания этих процедур, поскольку в возможности их определения и заключается основное возражение закрепившемуся взгляду на субъекта иллокутивных идентичностей.

Существующие процедуры новых образований родства

Перейти на страницу:

Все книги серии Фигуры Философии

Эго, или Наделенный собой
Эго, или Наделенный собой

В настоящем издании представлена центральная глава из книги «Вместо себя: подход Августина» Жана-Аюка Мариона, одного из крупнейших современных французских философов. Книга «Вместо себя» с формальной точки зрения представляет собой развернутый комментарий на «Исповедь» – самый, наверное, знаменитый текст христианской традиции о том, каков путь души к Богу и к себе самой. Количество комментариев на «Исповедь» необозримо, однако текст Мариона разительным образом отличается от большинства из них. Книга, которую вы сейчас держите в руках, представляет не просто результат работы блестящего историка философии, комментатора и интерпретатора классических текстов; это еще и подражание Августину, попытка вовлечь читателя в ту же самую работу души, о которой говорится в «Исповеди». Как текст Августина говорит не о Боге, о душе, о философии, но обращен к Богу, к душе и к слушателю, к «истинному философу», то есть к тому, кто «любит Бога», так и текст Мариона – под маской историко-философской интерпретации – обращен к Богу и к читателю как к тому, кто ищет Бога и ищет радикального изменения самого себя. Но что значит «Бог» и что значит «измениться»? Можно ли изменить себя самого?

Жан-Люк Марион

Философия / Учебная и научная литература / Образование и наука
Событие. Философское путешествие по концепту
Событие. Философское путешествие по концепту

Серия «Фигуры Философии» – это библиотека интеллектуальной литературы, где представлены наиболее значимые мыслители XX–XXI веков, оказавшие колоссальное влияние на различные дискурсы современности. Книги серии – способ освоиться и сориентироваться в актуальном интеллектуальном пространстве.Неподражаемый Славой Жижек устраивает читателю захватывающее путешествие по Событию – одному из центральных концептов современной философии. Эта книга Жижека, как и всегда, полна всевозможных культурных отсылок, в том числе к современному кинематографу, пестрит фирменными анекдотами на грани – или за гранью – приличия, погружена в историко-философский конекст и – при всей легкости изложения – глубока и проницательна.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Славой Жижек

Философия / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука
Совершенное преступление. Заговор искусства
Совершенное преступление. Заговор искусства

«Совершенное преступление» – это возвращение к теме «Симулякров и симуляции» спустя 15 лет, когда предсказанная Бодрийяром гиперреальность воплотилась в жизнь под названием виртуальной реальности, а с разнообразными симулякрами и симуляцией столкнулся буквально каждый. Но что при этом стало с реальностью? Она исчезла. И не просто исчезла, а, как заявляет автор, ее убили. Убийство реальности – это и есть совершенное преступление. Расследованию этого убийства, его причин и следствий, посвящен этот захватывающий философский детектив, ставший самой переводимой книгой Бодрийяра.«Заговор искусства» – сборник статей и интервью, посвященный теме современного искусства, на которое Бодрийяр оказал самое непосредственное влияние. Его радикальными теориями вдохновлялись и кинематографисты, и писатели, и художники. Поэтому его разоблачительный «Заговор искусства» произвел эффект разорвавшейся бомбы среди арт-элиты. Но как Бодрийяр приходит к своим неутешительным выводам относительно современного искусства, становится ясно лишь из контекста более крупной и многоплановой его работы «Совершенное преступление». Данное издание восстанавливает этот контекст.

Жан Бодрийяр

Философия / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука

Похожие книги

100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары