– Она была написана пророком Кевином, – ответила пастор. – Кевин был заметной фигурой в церковном предании. Когда-то он работал радиоведущим в городе под названием Пустынные Скалы, пока однажды не обнаружил старую дубовую дверь. Он вошел в эту дверь и попал в рай, где встретил Улыбающегося Бога. Вернувшись оттуда, он принес с собой послание Улыбающегося Бога, которое затем распространял в своих радиоэфирах, пока не исчез. Говорили, что он вернулся в рай, дабы пребывать там с Улыбающимся Богом: Кевин любил Улыбающегося Бога, как никто другой. И он смог наблюдать Его привычки и потому написал свою книгу. И книга эта была передана мне. В смысле, передана не так давно. Наша религия еще не старая.
– И вправду не старая, – согласилась Джамиля.
– Относительно молодая, – вторила Стефани.
– Однако мы первая религия с благодатным знанием, которое мы обрели. Это истинное объяснение всему. Люди веками искали ответы на свои вопросы, и вот ответы здесь, у нас в руках.
– Радостно, – произнес Гордон, поднимая руки и закрывая глаза.
– Столь радостно! – подхватила Стефани.
Джамиля включила дрель.
– Радостно, – сказала пастор, кладя обе руки на лежащую перед ней книгу.
Дэррил встал. Он плакал, и улыбка на его лице была шире, чем когда-либо. Он посмотрел на вышивку на стене, висевшую почему-то неровно. И повторил вдохновенное послание.
– Радостно, – произнес он, – Он поглощает!
Глава 28
Ниланджана резко села в постели, тяжело дыша и вся в поту. Ей было холодно. На улице ярко светило солнце. Она каким-то образом проспала рассвет. Ей приснился жуткий сон. Как и большинство снов, он был долгим и запоминающимся, но только в той доле мозга, которая скрывает информацию. В доле мозга, собирающей драмы и травмы, а потом прячущей их так, словно все эти пылинки способны были во что-то переродиться (она по-прежнему не помнила, как они называются), там, где они со временем могли вырасти в нечто большее и более определенное, уже не имеющее ничего общего со своей изначальной формой. В этом сне присутствовал Дэррил, но Ниланджана не могла припомнить, что он делал. Она лишь знала, что не верит ему.
Утро уже набрало силу, так что нечего было и думать о том, чтобы снова заснуть. Кошмар сильно ее дезориентировал, и его обрывки уже успели раствориться настолько, что она могла лишь заключить, что причиной его стало ее теперешнее состояние: взмокшие руки и грудь, пот на верхней губе и головная боль, которая не изводит, но от которой голова становится как пенопласт, плюс глубокое беспокойство о чем-то или о ком-то неизвестном.
Накануне вечером они с Карлосом допоздна вновь и вновь анализировали имевшуюся у них информацию. Фигуры в капюшонах тянулись к входам в параллельный мир. Они скопились у ямы на месте «Большого Рико». Значит, эта яма имела какое-то отношение к параллельному миру. Возможно, ямы возникали в результате движений гигантской всепоглощающей многоножки, которой поклонялись как Улыбающемуся Богу. Если так, то эта многоножка связана с параллельным миром. Но какова во всем этом роль города? Почему Памела все время появлялась рядом с местами катастроф? И какой мотив был у многоножки, чтобы помешать экспериментам Карлоса? На уровне мотивов наиболее вероятным казалось то, что за всеми этими происшествиями стоял город. Но каким образом к ним причастна многоножка, если вообще причастна? И так вновь и вновь, пока ночь практически не переросла в утро, хотя это больше относилось к неверным определениям, созданным людьми, нежели к каким-то изменениям в природе самой ночи.
Скорее всего, Ниланджана заснула, не выключив телевизор, который почти никогда не смотрела. У нее был телеприемник и подписка на кабельное вещание, потому что всем жителям Найт-Вэйла в обязательном порядке полагалось иметь телевизоры и платить за кабель. Хотя она и не считала себя гражданкой Найт-Вэйла, закон касался и ее. Ниланджану это устраивало, поскольку она не возражала против уплаты налогов и правительственных сборов, если на них поддерживались менее удачливые члены общества. Последние несколько лет выдались очень тяжелыми для владельцев кабельного телевидения, и сейчас они относились к беднейшей группе населения. Так что, по крайней мере, те деньги, что она платила за кабель, шли на благое дело, хоть она и редко смотрела телевизор.
Но в это утро он был включен. По шестому каналу передавали местные новости с Тимом и Тринем – одинаковыми полунасекомыми в одинаковых костюмах, как и положено соведущим. Они олицетворяли собой наиболее надежный источник новостей в Найт-Вэйле после радиошоу Сесила, бывшего душой города, и далеко опережали «Ежедневную газету Найт-Вэйла», чья редакционная политика противостояла отделению беллетристики от журналистики. Все любили Тима и Триня, поскольку, по признаниям многих горожан, «они по-настоящему говорят со мной».