Исчезающий маяк

Крюкорукий тоже вздрогнул, как будто впервые заметил, что в комнате кто-то есть. Он затравленно оглянулся и несколько раз открыл и закрыл рот.

– Я хочу знать, что я вам сделала, – заявила я как можно более твёрдым голосом. – Мне надо поговорить с капитаном.

Человек пожевал губами, снова обвёл глазами комнату. Он зацепился взглядом за пачку бумаги на столе и подтолкнул её крюком ко мне. Я присмотрелась и невольно выдохнула с облегчением. Оказалось, что крюк он держал в руке, кисть была цела. Не сказав ни слова, он подвинул пачку ко мне ещё ближе.

– Что? – возмутилась я. – Опять «пиши»?

В ответ – очередной стеклянный взгляд сквозь меня. Только посильнее придавил крюком стопку бумаг.

– Но это же нечестно! Как вы можете заставлять меня писать, когда я сижу голодная…

Отблеск какой-то мысли мелькнул на лице то ли принца-спасителя, то ли пирата-похитителя-невинных-дев. Он придвинул ко мне поднос. Зазвенели железные чашки. Мужчина что-то невнятно промычал и пошаркал прочь. Я бросила какие-либо попытки выжать из него хоть полслова. Молча смотрела я, как со скрипом и скрежетом захлопывается тяжёлая дверь.

* * *

Живот опять умоляюще заурчал, прося хоть какой-нибудь еды. Я медленно перевела взгляд на поднос. Там стояли две железные чашки и тарелка. В одной плошке лежал небольшой жёлтый корнеплод. Во второй болталась слизь разбитого яйца вместе со странно блестевшей скорлупой. По тарелке была размазана жидкая каша.

Мне не нравится репа. Она жёсткая, у неё горьковатый привкус, она ни в какое сравнение не идёт с картошкой. И сырая репа ещё хуже варёной! Я попробовала укусить жёсткий овощ. Что за дрянь! С размаху я запустила репку в пелену света, окружающую меня. Репа беззвучно исчезла в ней. Сырое яйцо с ошмётками скорлупы я с омерзением отодвинула в сторону. Со вздохом взяла в руки тарелку с размазанной кашей. Память настойчиво сообщала мне, что я ненавижу манную кашу, но желудок скручивался в такой болезненный комок, что мозгу пришлось сдаться. Столовых приборов мне не положили. Пришлось кашу слизывать с тарелки.

Каши той было от силы пара ложек, но, как ни странно, она вполне утолила мой голод. Я снова была способна думать не только о еде, но и о том, что происходило. А происходило что-то странное.

Я написала три сказки – и получила репку, «золотое» яйцо и манную кашу. Пираты явно выполнили мой «заказ». Но почему они не принесли мне нормальной еды? Может, это такое наказание за скучные сказки?

Я вспомнила своих тюремщиков. Тусклые, невыразительные лица. Механические движения. Почти отсутствующая речь. Сомневаюсь, что они были способны вообще на какую-либо умственную работу. Видимо, они могли исполнять только то, что им подсказывал мой текст. Без него мне бы не досталось и сырой репы.

* * *

Грязную посуду помыть я не могла, а отдать было некому. Я долго прислушивалась к звукам за дверью, но оттуда больше никто не подавал признаков жизни. Я поставила плошку с тарелкой на поднос, а затем засунула его в светящуюся полосу. Наполовину. Вдруг достану, а плошки окажутся чистыми? Выждав с минуту, потянула поднос назад. Да уж. Посуду мне мыть не придётся. Потому что её больше не существует. Половину подноса, побывавшую в световой завесе, как ножом срезало. Я пожала плечами и забросила остаток подноса в ослепительное ничто. Всё равно толком этот огрызок больше использовать нельзя.

Походила немного вдоль стола, размышляя. Вспомнила свои корявые рисунки и усмехнулась. Художник из меня, конечно, никакой. Села за стол. Покачала ногой. Скрестила руки и опустила на них лоб. Прикрыла глаза и представила, что я смотрю на место своего заточения со стороны.