Исчезающий Трон (ЛП)

Клянусь, мое сердце остановилось. Я не могу дышать. Я уставилась на древнюю форму Кайлих и старый гнев внутри меня разгорелся вновь. Внезапно я вспомнила слова Сорчи на снежных утесах, когда она заморозила всех тех солдат. Что она рискует разгневать ее, предупреждая Киарана. Ее.

- Ты помогла ей убить Соколиных Охотниц. Не так ли?

- Айе, - сказала Кайлих. - Я воспользовалась той силой, что осталась у меня в твоем мире, чтобы вмешаться, - думаю, она смотрит на меня, но я не могу увидеть взгляд впавших в череп глаз. - Я помогла ей забрать у тебя мать.

Гнев во мне тут же непрошено и неумолимо усилился. Я почти забыла, как это ощущается, как его жар обжигает мою кожу, как он шепчет мне на ухо и говорит, что моя цель - месть. Возмездие.

Я подымаюсь с кресла из виноградной лозы медленными, обдуманными движениями убийцы. Во взгляде Кайлих нет страха. Никакого раскаяния. Это заставляет меня хотеть убить ее медленно. И без оружия, я сделаю это голыми руками.

Я прыгаю на нее, готовая сломать ее тонкую, костлявую шею. Вспышка молнии ударяется в землю передо мной. Земля раскололась с оглушающим хлопком, и сила от этого сбила меня с ног, уложив на спину. Я выдыхаю сквозь ужасающую боль, сковавшую мою грудь.

- Так должно быть, - сказала Кайлих, приближаясь ко мне. - Моя дочь должна вернуть свою силу.

- Я так не думаю.

Я подскакиваю к ней, мои пальцы дотягиваются до тонкой кожи на шее Кайлих. Но она движется быстро, ударяя сбоку посохом по моему лицу. Я снова падаю на землю, хватаясь за мшистую грязь. Кровь капает с моих губ и растекается по темной земле.

Кайлих хватает меня за ворот, ставя меня на ноги лишь с небольшим усилием. Ее коготь впивается в мою кожу.

Я встретилась с холодным бездонным взглядом и попыталась ударить ее, сделать хоть что-то, но мои руки повисли по бокам, мертвым весом. Вкус ее силы невыносим, он ощущается, как электрические разряды на моем языке.

- Ты не можешь победить меня, - сказала она. - Поэтому я предлагаю тебе просто принять свою судьбу. Разве это не проще?

Я понимаю, что способна двигать языком, губами.

- Сначала я убью тебя.

Кайлих вздохнула и отпустила меня. И хотя я стою, я все еще не могу двигаться, чтобы ударить ее. Она снова выглядит хрупкой, очень хрупкой. Как будто она может сломаться. Если бы я была лучше, я бы пожалела ее за очевидную слабость. Но я не лучше. Я лучше воспользуюсь ее недомоганием и использую это против нее.

- Я умираю, monighean, - сказала она таким тихим, трясущимся старушечьим голосом.

Я услышала в нем слабую дрожь от страха. Страха бессмертного создания, кто был жив с момента создания гор и движения ледников, кто наконец-то предстанет перед лицом неопределенности смерти.

- Когда я выбрала продолжение рода, - продолжила она, - я отдала свое бессмертие. Как моя мама, которая была Кайлих до меня. - Она протянула руку, кожа снова стала морщинистой и старой. - Это проклятие моего рода. Я умираю так же, как человек, только более медленно. У меня должен быть кто-то, кто займет мое место, прежде чем я уйду.

Мне вспомнились слова Лоннраха о S`ith-bhr`uth: “Земля была целой, а сейчас она разверзлась прямо посередине. Она разваливается на части”.

Она разваливается на части … разваливается на части …

“Без монарха в S`ith-bhr`uth будет зима. Кто-то должен занять ее место”.

Кайлих - или возможно та, что была перед ней - создала миры, моря, пейзажи. Она сделала их возможными. Если она умрет, они отправятся вместе с ней. Если S`ith-bhr`uth разваливается на части, то же самое может случится с человеческим миром. Она создала оба своим молотом и посохом.

Внезапно мой слепой гнев рассеялся, как дым. Я могу думать более ясно.

- Если я умру, - говорю я, - сила Эйтиннэ восстановится, но к Киарану сила не вернется. Это нельзя отменить. Фейри все еще будут испорчены.

Кайлих приготовилась, ее лицо закрылось. Она вернулась молодая: красивая, грозная и сильная - и даже еще более устрашающая.

- Айе. Это то, что твой … Киаран выбрал. Его нельзя исправить.

Исправить. Как будто он сломан.

- Кадамах всегда был сильнее Эйтиннэ, - сказала Кайлих, возвращаясь к огню. - Он доказал, что достоин занять мое место. Пока не влюбился в этого человека. - ее глаза жестоки и блестят словно сталь. - Моя дочь, может, и создала Соколиных Охотниц, но твоя смерть исправит это. Мой сын … для Кадамаха было непростительно влюбиться. Слабость, - она выплюнула слово, будто это проклятие. - Он не способен править.

- Это не слабость - любить кого-то или иметь сострадание.

“Ты думаешь я слабая, потому что чувствую”?

“Нет. Никогда. Это то, что делает тебя Кэм”.

- Ты дурочка, - Кайлих срывается, откидываясь своим хрупким телом к огню. - Так всегда должно быть, проклятие моего рода, которое передается годами. Два ребенка, рожденные для власти. Каждый правит отдельным королевством, чтобы доказать, что он достоин. Сильнейший всегда начинает войну и убивает другого. Кадамах провалил свою задачу.

“И убивает другого”.

Голос Эйтиннэ эхом проносится в моей голове в тот день в Эдинбурге, такой понимающий и грустный: “Мы все олени”.