Исчезание

Ажурная, как и веранда, дверь из трех ставен упиралась в длинный — в двадцать три шага — вытянутый кулуар, а кулуар вел в круглый вместительный будуар: в центре был расстелен пушистый турецкий келим, везде — диваны, канапе, банкетки, кушетки, зеркала. Витая лестница вела на мезанин. Сверху, с панелей из твердых и светлых деревьев (бакаут или сандал) свисал увитый железными нитями шнур, удерживающий на блестящем крюке из меди — результат длительных усилий мастера высшей квалификации — китайскую лампу, рассеивающую слабый мутный свет. За тремя стеклянными дверьми с витражами в филигранных металлических кружевах выдавался наружу эркер с перилами, предлагающий величественный вид.

С пугливым вздрагиванием, сбивающимся на испуганный трепет, Измаил предпринял тщательную инспекцию жилища. Исследуя стены, верхние балки, лепнину, выведал все углы и закутки. Выдвинул все ящики. В нижней части здания (еще ниже, чем первый этаж) с усердием изучил все части и детали агрегата с неясным назначением: измерительный механизм, экран для наблюдения за меняющимися электрическими величинами, зеркала для направления лучей света, раструб, принимающий, записывающий и передающий аппарат Hi-Fi, привинченный к раме усилитель, 16-канальный пульт, циклический рычаг, — а принцип действия так и не уразумел.

Спать в жилище Измаил не решился. Забрал инструменты, чан, тесак, сеть, спички, канистру спирта и вернулся к себе в убежище, в привычные джунгли. Принялся, как умел, укреплять жилище и мастерить утварь. Стал выслеживать зверей; убил зайца, захватил в силки тушканчика: наделал запасы буженины, сала, ветчины, требухи.

Так истек месяц. Пришли студеные ветры. Небесная лазурь затягивалась туманами; над акватическими массами все чаще зависала перьевая и кучевая вата, а затем приплыли и серые тучи. Из глубин пришли сильные течения. Тихие разливы сменились резкими приливами. Начались ливни.

Через три дня, в утренней дымке, Измаил увидел, как к берегу причалила яхта. Высадившиеся люди (девять-десять, не меньше) направились к зданию. Через считанные минуты Измаил услышал, как джаз-банд заиграл твист, музыкальную тему, известную лет двадцать назад и вряд ли претендующую на успех теперь.

В эту секунду рухнул целый мир, и жизнь Измаила перевернулась.

Первая мысль Измаила была бежать и укрыться в привычных джунглях. Тем не менее, интригующий характер явления пересилил страх. Приникая к земле, Измаил приблизился и в удивлении замер: вблизи заведения танцевали, а в бассейне (пусть даже смердящем) купались люди: три парня и три девицы. Лакей, не без изящества лавирующий между развлекающимися, нес круглые блюда с тарталетками, напитками и гаванскими сигарами. Среди высадившихся выделялись два типа: улыбающийся атлет-верзила лет тридцати двух гарцевал в шикарнейшем сюртуке с лацканами из шелка a la Карден в стиле «гимнастерка а 1а Цзэдун без петлиц, на крючках» (так любили наряжаться в давние времена); мужчина чуть старше, в изящнейшем фраке, с бакенбардами и начальственными манерами, цедил виски. Мужчина взял фужер, кинул туда два-три кубика льда и направился к женщине, дремавшей в гамаке.

— Ваш аперитив, Фаустина, — сказал кавалер, изгибаясь и целуя даму в шею.

— Thanks, — жеманничая, изрекла Фаустина.

— Ах, Фаустина, как вас увлечь и нетерпение любви излить наедине?

— Перестаньте, ведь я уже трижды не принимала ваше приглашение; будем же и впредь лишь друзьями, — сказала Фаустина, дружески сжимая ему запястье.

Фаустина пленила Измаила. Тайный наблюдатель следил за ней, пусть даже рискуя раскрыть себя (ему ли, преступнику, бежавшему из мест заключения, не знать цену риска?). А вдруг среди приезжих был шпик или стукач? Ведь Измаила разыскивали, за арест Измаила была назначена награда. Судимый без суда и принужденный к изгнанию Измаил, — страшась тирана, чьи ужасные преступления не сравнимы ни с какими зверствами Калигулы или Каракаллы, — переживал не без причины: а вдруг эта, на первый взгляд, заурядная яхта пришла сюда с заданием найти и вернуть беглеца? И все же Измаил гнал эти мысли и пересиливал страх: Измаил любил Фаустину и желал ее всем сердцем.

Временами Фаустина, дабы уединиться, шла гулять за дюны или в лес. Раз Измаил приблизился к Фаустине, читавшей «Арланду» Вирджинии Вульф, и решился завести с ней беседу.

— Мисс , — сказал Измаил , — извините меня, извините, я так мечтал с вами встретиться... Пусть меня найдут, пусть меня арестуют...

Как несчастный ни упрашивал, Фаустина не внимала.

Вся жизнь превратилась в немыслимую галлюцинацию. Неужели такую реакцию дали черные грибы? А если на психику влиял выпитый из канистры спирт? Или же сказалась другая напасть: в результате исхудания изменилась структура эпидермы, Измаил уже не преграждал путь лучам света и стал как бы стеклянным, невидимым? А вдруг сдвигалась фаза, терялся разум, предваряя безумие: вдруг Измаил даже не вылезал из гниющей трясины, а все предметы и люди — фазенда, яхта, тип с бакенбардами, Фаустина — ему лишь казались, мерещились?