Исчезание

Нет! Лукавый круг, замыкающий указанный выше знак, не даст избавления. Мы думали, Антей и Август приняли смерть, так и не сумев признаться в наличии изнуряющей их напасти. Нет! Наши друзья приняли смерть, так как не сумели, не успели или не решились изречь пустейшее имя, жалкий звук, сразу же и навеки упраздняющий Сагу, где мы стенаем. Так как мы сами, замалчивая, взрастили Месть, чьи стрелы не перестают нас разить и сейчас; мы сами, не ведая, скрыли скверну; мы не нарекли ее, и теперь нас карает Заклятие. Нам встречалась и еще встретится Смерть, а мы так и не научимся ее избегать, так и не узнаем, за какие грехи ее принимаем, так как будучи детьми земли Табу, мы пытаемся найти ее границы, не смея ни к ним приблизиться, ни их пересечь (тщетна даже сама интенция, ведь акт ее изречения, а значит, и записывания тут же упразднит двусмысленную власть речи, где мы едва выживаем!). Мы всегда будем замалчивать Запрет, управляющий нами, заставляющий нас гнить и умирать в Утаивании, а ведь утаивая, мы сей Запрет лишь усугубляем…

— Сия речь, — сказал Эймери, — куда значимее, чем кажется на первый взгляд. Не зря мы выдержали значительную часть пути! Вначале мы даже и не представляли, какие трудные испытания нам придется пережить в результате исчезания элемента или индивидуума: ну, например, Антей Глас умер, лишил себя жизни или уехал. И пусть в наших действиях и речах есть лишь принуждение и нет никаких случайных лексем, так как все усилия целенаправленны, а значит, значимы, нам все же случается представить себя как бы в рассказе с «выдвигающимися ящиками» типа «Манускрипт, найденный в Сиракузах», в мрачных приключениях в духе Чарльза Мэтьюрина и Анны Радклиф или даже в ранних вещах Бальзака (несравнимых с Глаесами, Беттами, Гранде и Растиньяками), где легкая и несдерживаемая фантазия писателя — несчастный, стремясь сдать спешный заказ и выбить из издателя лишний тугрик, день за днем выжимает из себя массу бессвязных каракулей, дабы набрать требуемые десятки дутых страниц, — штампует сюжеты, чей нарративный беспредел сравним с экстравагантными выдумками и увлечениями чуть ли не клинических сумасшедших; ведь каждую страницу, каждый абзац им диктует каприз, а их селекция — такая же прерывистая, как и несущественная, такая же неадекватная, как и инстинктивная, — имеет случайный характер!

— Да, — признал Артур Бэллывью Верси-Ярн, — педанты наверняка скажут: «Эти вещи не стыкуются вместе!» Мне же сие слияние кажется правильным и даже неминуемым для нынешней литературы; дабы развить безграничную, беспредельную фантазию, дать ей разыграться в непривычных для самих писателей масштабах и выразиться в генерирующем себя письме, нельзя даже самый малейший термин брать наугад, вытягивать из наития, из наивных бредней, так сказать, в неведении. Требуется вид письма, где каждая лексема выдается лишь с санкции дискриминирующей силы, лишь при тщательнейшей фильтрации и в жестких рамках непререкаемых правил!

— И лишь так, — ударился в лирику Эймери Шум, — лишь так средь бессвязных плесканий, изнуряющих нашу речь, Фантазии буйные струи забьют, чья сила растет в беспредельных узах; лишь так Наитие спустится к нам и перстами лазурными высветит путь извилистый, неминуемый, дабы замарать мы сумели — единственным из наречий всех сущих — пречистую белизну Манускрипта!

— Эй! — прервала реплику Сиу, удивленная тем, куда скатывается дискуссия. — Не забывайся, Эймери! Час назад, как умерла Хыльга, а ты уже литературствуешь!

— Извини, Сиу, извини, — зарделся смущенный Эймери.

— Давайте уедем, не медля; здесь пахнет гнилью, — вдруг выпалил Артур Бэллывью Верси-Ярн.

— Нет, — сказала Сиу. — Не забывайте, сюда едет Алаизиус Сайн. Шпик наверняка сумеет наставить нас на путь истинный. Если едет на машине, значит будет здесь на закате. Давайте ужинать, так как за весь день мы не нашли времени для еды; затем, в преддверии приезда Алаизиуса, каждый займется личными делами.

Сели ужинать. Ужин был сдержанный, так как, невзирая на пустые желудки, все печалились и не имели желания с весельем предаваться пиршеству. Итак, на еду не набрасывались, жевали без аппетита.

— Невзирая на смерть Хыльги, — нарушила тишину Сиу, — давайте вкусим ни с чем не сравнимый пармезан. Август любил сыры, и, дабы всегда иметь значительный запас, я не раз была вынуждена бежать, на луну глядя, к ближайшему бакалейщику…

И все же к пармезану даже не прикасались, как не прикасались ни к ягнятине, ни к ватрушкам с фруктами и взбитыми сливками.

У Артура Бэллывью Верси-Ярна началась страшная мигрень. Ему заварили лечебную траву, затем дали таблетку салгидала (анальгин не нашли). Страждущий ушел в спальню прилечь и часик вздремнуть.

Эймери Шум решил взглянуть, нет ли на вилле каких-нибудь других свидетельств, раскрывающих или — как танка на шкатулке — намекающих на разгадку тайны. Изыскивая манускрипты, дубликаты, записи, Эймери изучил бумаги в секретерах, перебрал книжный шкаф, где Август хранил беллетристику, публицистику и научные трактаты.