Исчезновение. Дочь времени. Поющие пески

– Я только на минутку, милый. Спешу в театр, сегодня у нас дневной спектакль. Боже мой, какие кретины! И мы дошли до той ужасной стадии, когда слова превращаются в полную бессмыслицу… Когда только ее снимут с репертуара! Похоже, она будет идти лет десять, как эти нью-йоркские спектакли. Просто оторопь берет. Невозможно играть! Джеффри вчера вечером вообще забыл свою роль в середине второго акта. Он стоял с выпученными глазами, и я даже подумала, не хватил ли его удар. Потом Джеффри сказал, что не помнит ничего из происходившего между его первым выходом и тем мгновением, когда он очнулся и обнаружил, что играет середину акта.

– Провал памяти, хочешь сказать?

– Нет, не то… Просто действуешь как автомат. Произносишь реплики, ходишь по сцене, а думаешь все время о чем-нибудь другом.

– Судя по рассказам, у актеров такое нередко случается.

– Не совсем так. Джонни Гэрсон может тихонько сообщить тебе, сколько туалетной бумаги осталось у него в уборной, в то время как для публики его сердце разрывается на части. Но это еще не значит отключиться на целых пол-акта. Понимаешь, Джеффри по ходу действия выгнал из дома сына, поссорился с любовницей и обвинил жену в связи со своим лучшим другом – и все это совершенно автоматически, не думая.

– А о чем же он думал?

– По его словам, о том, чтобы сдать свою квартиру на Парк-лейн Долли Дакре и купить старинный дом в Ричмонде, который продают Латимеры, так как глава семейства стал губернатором. Джеффри вспомнил, что там нет ванной, и решил переделать под нее маленькую комнату наверху, которая оклеена китайскими обоями восемнадцатого века. Эти обои можно аккуратно снять и перенести в маленькое помещение внизу, в задней части дома. Там такая комнатка, с панелями Викторианской эпохи, очень скучная. Еще он проверил канализацию и подсчитывал, хватит ли у него денег сменить кровлю, а также размышлял над вопросом о кухонной плите. Он как раз решил избавиться от кустарника у ворот, когда вдруг обнаружил, что стоит на сцене лицом к лицу со мной, в зале девятьсот зрителей и он что-то говорит. Неудивительно, что у Джеффри глаза на лоб полезли!.. Я вижу, ты все-таки одолел одну из моих книг – если, конечно, смятая обложка может служить доказательством…

– Да. Книга про горы оказалась просто божьим даром… Я часами лежал и разглядывал фотографии.

– Думаю, звезды еще лучше.

– Не скажи. Звезды низводят человека до статуса амебы, отнимают у него остатки гордости, последнюю искру уверенности в себе. Но снежная гора все же соизмерима с человеком. Я лежал, смотрел на Эверест и благодарил Бога за то, что не пришлось карабкаться по этим склонам. Больничная койка стала убежищем тепла, покоя и безопасности, а Лилипутка с Амазонкой – высочайшими достижениями цивилизации.

– Тогда вот тебе еще картинки.

Марта вытряхнула из большого конверта на грудь Гранту пачку фотографий.

– Что это?

– Лица, – радостно сообщила актриса. – Десятки лиц, и все для тебя. Мужчины, женщины, дети. Всех сортов, видов и размеров.

Грант наугад взял одну из карточек и всмотрелся в нее. Гравюра XV века. Женский портрет.

– Кто это?

– Лукреция Борджиа. Разве не душка?

– Возможно. Ты думаешь, с ней связана какая-нибудь загадка?

– Конечно. Никто так и не выяснил, была ли она сообщницей своего брата или же просто инструментом в его руках.

Грант отложил Лукрецию и взял другую фотографию, оказавшуюся портретом мальчика в костюме конца XVIII века. Снизу расплывчатыми буквами было напечатано: «Людовик XVII».

– Самая подходящая для тебя тайна. Дофин. Удалось ли ему бежать или он так и умер в заточении?

– Где ты их достала?

– Я выманила Джеймса из его норы в Музее Виктории и Альберта и заставила сходить со мной в магазин гравюр. Джеймс в таких вещах разбирается, а в музее, я уверена, у него нет никаких спешных дел.

Марта, как водится, не сомневалась, что солидный искусствовед вроде Джеймса в любую минуту готов бросить свою работу в музее и отправиться по магазинам ради ее удовольствия.

Грант взял портрет елизаветинских времен. Мужчина в бархате и жемчугах. На обороте стояло: «Граф Лестер».

– Так вот он каков, фаворит Елизаветы… Впервые вижу его портрет.

Марта взглянула на мужественное, полнеющее лицо.

– Знаешь, мне сейчас пришло в голову, что одна из главных трагедий в истории заключается в том, что художники берутся за портреты человека лишь тогда, когда его лучшие годы уже миновали. Раньше граф Лестер считался, наверное, видным мужчиной. А Генрих Восьмой в молодости, говорят, был просто ослепителен, а как мы представляем его теперь? С лицом как у карточного короля. Хорошо хоть мы знаем, как выглядел Теннисон до того, как отрастил свою жуткую бороду. Ну ладно, мне надо бежать, я и так опаздываю. Я обедала в ресторане у Блейга, а там оказалось столько знакомых, что я задержалась дольше намеченного.

– Надеюсь, ты произвела должное впечатление на пригласившего, – сказал Грант, взглянув на новую шляпку актрисы.

– Конечно. В шляпках она разбирается. С первого же взгляда поняла, что это от Жака Ту.

– Она?! – удивился Грант.