Исчезновение Йозефа Менгеле

Однажды из новоприбывшего эшелона выводят отца-горбуна и его хромого сына, двух евреев из лодзинского гетто. Стоит Менгеле на них посмотреть, как он тут же приказывает вывести их из строя и отправляет в крематорий номер один – на исследование Нисли. Венгерский врач делает им все анализы и распоряжается принести соте из бычьего мяса с гарниром из макарон – он пишет, что это их «последнее причастие». Эсэсовцы уводят их, велят раздеться и убивают выстрелами в упор по приказу Менгеле. Потом трупы снова привозят Нисли, которого «так схватило за глотку отвращение», что он поручает вскрытие своим подельникам.

«Позднее, уже к вечеру, успев отправить на смерть не меньше десяти тысяч человек, появляется доктор Менгеле. Он с большим интересом выслушивает мой рапорт о наблюдениях, сделанных как над еще живыми, так и после вскрытия обоих увечных жертв. “Эти тела кремировать не следует, – говорит он, – их надо подготовить и переправить скелеты в Берлин, в Антропологический музей. Какие вам известны системы полной очистки скелетов?” – спрашивает он у меня».

Нисли предлагает положить трупы в негашеную известь – она за две недели поглощает мягкие ткани – или выварить в кипятке, пока плоть не отстанет от костей. Потом трупы надо поместить в ванну с эфирным маслом, оно растворит последние кусочки жира и оставит скелет белым, сухим и лишенным запаха. Менгеле приказывает ему использовать самый быстрый способ – проварку. Готовят печи. Железные бочки водружаются на открытый огонь, и в этом котле варятся трупы горбуна и хромца, отца и сына, тихих евреев из Лодзи.

«Прошло почти пять часов, – пишет Нисли, – я заметил, что мягкие ткани уже легко отделяются от костей. Я велел потушить огонь, но железные бочки оставить там же, где они стояли, чтобы дать им остыть».

В тот день крематорий не работает. Печи ремонтируют заключенные-каменщики. Один из помощников Нисли в панике бежит к нему: «Доктор, поляки едят мясо из бочек». «Я стремглав несусь туда. Четверо узников, все в полосатых робах, стоят возле чанов, помертвев от страха… Совсем оголодавшие, они искали во дворе хоть какой-нибудь еды и случайно набрели на эти котлы, на несколько мгновений оставленные без присмотра. Они подумали, что это мясо для зондеркоманды и она его варит… Поляки застыли от ужаса, когда узнали, что за плоть они сожрали».

И вот наконец скелеты аккуратно положены на рабочий стол лаборатории. «Доктор Менгеле очень доволен: он привел туда несколько соратников, вышестоящих офицеров, чтобы показать скелеты им. У всех напыщенный вид, и они сыплют трескучими научными терминами… Потом скелеты упаковывают в пакеты из плотной бумаги и в таком виде переправят в Берлин, наложив штамп: “Срочно для нужд национальной обороны”».

Менгеле – европейский князь тьмы. Горделивый медик вскрывает, пытает, сжигает детей. Отпрыск культурной семьи, насвистывая веселые мотивчики, отправил четыреста тысяч человек в газовые камеры. Он долго верил, что легко отделается, – он, «выродок, тварь из обожженной глины», возомнивший себя полубогом, растоптавший законы и заповеди и не моргнув глазом обрекший на такие страдания и горести людей, своих братьев.

Европа – юдоль плача.

Европа – некрополь цивилизации, уничтоженной Менгеле и его подручными из черного режима с эмблемой в виде черепа, ядовитое острие стрелы, выпущенной еще в 1914-м.

Менгеле, образцовый служащий заводов по производству смерти, убийца Афин, Рима и Иерусалима, рассчитывал уйти от кары.

Но вот он предоставлен сам себе, обуздан в сути своей, затравлен – современный Каин, скитающийся по Бразилии.

Отныне для Менгеле начинается нисхождение в ад. Все, что осталось ему, – лишь глодать свое сердце, скрываясь во тьме.

42

Обвязавшись полотенцем вокруг талии, Менгеле стоит в ванной перед зеркалом, ругаясь сквозь зубы. Круги под глазами еще заметней, их синеватый оттенок контрастирует с бледностью кожи, живот ввалился, грудные мышцы дряблые. Как он постарел за эти последние месяцы! Поджав губы, он покусывает ус – седеющий, омерзительный подонок из какого-то балагана, думает он, как мало осталось германского, истинно гордого; даже похлебав супа, он теперь облизывается, точно бездомный кот. Усы ему противны, зато хоть как-то скрывают заметную щербинку меж двух передних резцов – так ему спокойней; притом что уже год, с тех пор как он в Бразилии, почти ничто не в силах ниспослать ему покой, и в это утро 7 октября 1961 года он еще тревожней, чем всегда, и вдобавок этот мучительный комок в животе. У зеркала он машинально трет себе виски, как будто эти простые движения пальцами снизу вверх могут отогнать все его несчастья и разгладить все приметы лица, этого проклятого лица, которое до смерти надоело ему и в конце концов его выдаст, этой самой дырочкой между зубами, еще Ирена пятнадцать лет назад предупреждала его.