Проконтролировать приготовления предстоит Зедльмайеру. Горе Рольфу, если он вдруг позволит себе возразить. Менгеле чертыхается, бомбардируя его посланиями. Рольф хочет приехать с другом, которому полностью доверяет; но Менгеле его не знает, пусть приезжает один, «но ведь ты не знаешь из моих друзей никого, папа», и так далее. Десятки писем летят через Атлантику, время бежит, Рольф влюбляется в Германии и затягивает с отъездом, встревоженный Менгеле злится на Зедльмайера, а тот рвет на себе волосы. Наконец билет на самолет зарезервирован: 10 октября 1977 года Рольф вылетает. Он должен привезти Боссертам «подарочки что надо», – настаивает Менгеле, уверенный, что причиной разрыва со Штаммерами послужила скупость его семейства, – а еще запчасти для его электробритвы, маринованные шпревальдские огурчики и кружевные салфетки для Эльзы, которой он сообщает о предстоящем приезде племянника. Накануне вылета Карл-Хайнц встречается с Рольфом в садике Зедльмайера и доверяет кузену несколько тысяч долларов, которые он хочет передать Менгеле, мужу его матери, их дорогому «дядюшке Фрицу».
Рольф с товарищем без всяких помех прибывают в Рио-де-Жанейро. На таможне Рольф показывает паспорт, похищенный им у одного из друзей, тогда как его приятель предъявляет его паспорт – на всякий случай, мало ли что, – но чиновник улыбается ему: молодой человек, добро пожаловать в Бразилию. Проведя ночь в Рио, Рольф улетает в Сан-Паулу один. Дальше все идет как условлено: первое такси привозит его в пункт А, второе – в пункт Б, а третье – уже к Боссертам. Двое мужчин, не сказав друг другу ни слова, сразу едут в направлении Эльдорадо. Вот они уже на Альваренга. Улица воняет горелым мясом, с опор свешиваются оборванные электропровода, среди мусорных куч рыщут собаки. Рольф обводит взглядом лачуги, грязных мужиков, пухлогрудых негритянок в коротких майках с большим вырезом. Его сердце будто вот-вот разлетится на куски. Машину трясет на ухабах, наконец она останавливается у строения 5555. На пороге вырастает подбоченившийся усатый старик в майке.
Его отец Йозеф Менгеле.
71
Первое, что поражает его до глубины души, – пропитавшая клетушку затхлая вонь и старчески дрожащий тенорок отца. Этот голос, энергичный и повелительный, так понравился ему в детстве, во время тех самых каникул в горах. Но Рольф не позволяет разжалобить себя ни слезами, которые старик роняет, обнимая его, ни его же безжизненной правой рукой, ни его взглядом затравленного зверя. Зедльмайер предупредил его: «Йозеф – опасный лицедей». Рольф усаживает его и сразу берет быка за рога. Прошло столько лет, написано столько уклончивых писем, пережито столько бессонных ночей – пусть отец наконец откроет всю правду. Почему он оказался в Освенциме? Что он там делал? Виновен ли в преступлениях, в которых его обвиняют?
Впервые Менгеле поставили лицом к лицу с неслыханными его злодействами. Подкашливая, он вглядывается в лицо сына, копию матери, и думает: он еще красивей, чем на фотографии, вот если бы не эти длинные патлы, как у американского актера, в Бразилии ему надо будет их состричь, и эти нелепые брюки клеш. Он пьет только воду? Чтобы принять его с почетом, Менгеле накупил пива и вина. А что-нибудь поесть? «Рассказывай, папа, а потом посмотрим». О том, что давно быльем поросло? – вздыхает Менгеле.
Да, что быльем поросло.
Человечество – такое же условное понятие без цели и жизненного плана, как орхидея или бабочка. Народы и языки взрослеют и дряхлеют, как дубы, сосны и цветы, молодые и старые. У всех культур бывают возможности обновиться и заявить о себе, они зарождаются, созревают, увядают и безвозвратно исчезают, говорит отец, приготовившийся к инквизиторскому допросу сына. После Первой мировой войны западный мир достиг критической точки, а Германия – неизбежной стадии цивилизации, зараженной современным техническим и капиталистическим прогрессом, массовостью, индивидуализмом, космополитизмом. Оставались две возможности: действовать или умереть. «Мы, немцы, высшая раса, должны были действовать. Нам предстояло первыми открыть новую витальность, чтобы защитить новое общество и утвердить высшее превосходство нордической расы», – говорит Менгеле. Гитлер предвидел, что германцев станет сто миллионов, в среднесрочной перспективе – двести пятьдесят, а к 2020 году – миллиард. «Миллиард, Рольф! Он был нашим Цезарем, а мы, его инженеры, вовсю старались, чтобы здоровых и подходящих в расовом отношении семей, которыми он мог располагать, было как можно больше…»
Рольф барабанит пальцами по столу. Ему известны теории Шпенглера о закате Европы, и в Бразилию он все-таки отважился приехать не для того, чтобы отец талдычил ему на новоязе катехизис нацистов: «Папа, чем ты занимался в Освенциме?»