Исчезновение [Литрес]

Лошади все еще в поле. Их до сих пор не привели, хотя в 11 утра начнется урок верховой езды. Оливия недовольна собой. Она чувствует себя виноватой – мать не молодеет, ей трудно все успевать, и обязанность дочери – помогать ей.

Но она подавляет беспокойство. Ее мучает предстоящий разговор об отце.

Оливия проверяет, есть ли кто-нибудь под навесом, никого не застает и идет к сараю на другом конце двора. Там тоже никого. Она начинает волноваться. Мамин «Ленд Ровер» стоит на въезде; наверное, она в доме. Когда Оливия входит в ворота, звонит мобильник. Она достает его, уверенная, что это мама, но видит на экране имя Уэзли. Странно, он никогда не звонит с работы…

– Алло, Уэз. Ты в порядке?

– Да не сказал бы. – Его голос заглушают звуки проезжающих автомобилей. Оливия понимает, что Уэзли идет по оживленной улице.

– Почему ты не на работе?

– Мне пришлось тащиться до этого хренова Девайзиса!

– Что? Почему?

– Мне позвонили из полиции, когда я уже почти ушел на работу.

– Полиции? Почему? – Оливия чувствует, как учащается пульс.

– Очевидно, хотят о чем-то спросить.

– Но тебя не арестовали?

– Конечно, нет, блин. Что ты несешь, Лив? Они просили меня зайти, что я и делаю. Веду себя как хороший мальчик. – В голосе у него сильное раздражение, но Оливия слышит еще и тревогу.

– О чем они хотят поговорить?

– Расскажу потом.

О том, что произошло сегодня ночью? О коробке, которую он нес? О втором телефоне? Уэзли подозревают в каких-то темных делах?

– Надеюсь, все утрясется…

– Конечно, – говорит он, но его голос звучит неуверенно. – Позвоню попозже.

Он резко обрывает разговор, но Оливии некогда волноваться. У нее есть более неотложные проблемы для размышлений.

Мать сидит в кухне за деревянным столиком с чашкой кофе. На ней жакет и сапоги для верховой езды. На щеке прилипшая грязь; волосы, обычно забранные в аккуратный седой пучок, в полном беспорядке.

Оливия знает, что мать любит свою работу и что ей нравится находиться на свежем воздухе, на природе. Но работа эта физически тяжелая. Оливия постоянно пытается ее убедить, что им нужен помощник для работ во дворе, но мать возражает, что они не могут себе его позволить. Она ссылается на бухгалтерские книги, к которым Оливии не разрешается прикасаться.

– Мам, – Оливия отодвигает стул и садится напротив, – я получила твое сообщение. Все в порядке?

Мать смотрит на нее уставшими глазами.

– Мне надо поговорить с тобой. Хочешь съесть что-нибудь?

Оливия не в состоянии есть. Ей хочется поскорее с этим покончить. Быстро оторвать этот чертов пластырь, раз и навсегда.

– Рассказывай, – говорит она тихо.

– Я сделаю тебе кофе, – упорствует мать, вставая. Она должна как-то погасить свою нервозность и хватается за чайник. Волнуется и не знает, как начать разговор. Почему?

Оливия наблюдает, как мама открывает старый шкафчик, достает кружку. Все давно требует ремонта и замены более современным, но ее мать никогда не придавала значения таким вещам. «Непритязательная», «умелая», «крепко стоящая на земле» – обычно так отзывались о ней окружающие. Оливия смотрит на ее прямую гордую спину, хвостик волос, прыгающий из стороны в сторону, стеганую жилетку и чувствует комок в горле. Ей хочется запомнить этот момент, потому что после разговора, она понимает это, все будет по-другому.

Говорят, незнание – счастье. Так и есть.

Мать протягивает ей кофе и садится за стол. Перед ней стоит ее чашка, с уже остывшим кофе, как будто она уже очень давно сидит здесь и ждет Оливию.

– Давай, рассказывай. – Оливия старается держать себя в руках. Сейчас она услышит, что ее отец – чудовище, насильник, психопат…

– Думаю, что твой отец, возможно, сейчас в городе. – Оливия так поражена, что опрокидывает кружку. – Его видели.

– Что? Кто его видел?

– Это неважно. Прости, я никогда тебе про него не рассказывала. Я правда любила твоего отца. Когда-то я думала, что очень люблю его. Но… кое-что случилось, и… мы расстались. Потом я обнаружила, что беременна тобой. – По ее лицу пробегает тень. Оливия понимает, что мама вспоминает ту старую боль.

– Почему ты решила рассказать об этом сейчас?

– Потому что я думаю, что он хочет познакомиться с тобой. Мне сказали, что он тут, в Стаффербери, а зачем еще ему сюда ехать? Только чтобы увидеть тебя. – Оливия никогда не видела маму в таком отчаянии.

– Зачем ему меня видеть, если он столько лет даже не вспоминал обо мне? Если он оставил тебя в положении? – Голова раскалывается. Все это слишком…

– Ну, это было так давно… – Мать убирает с глаз челку, и Оливия видит, что рука ее дрожит.

Она ерзает на стуле.

– Где он был?

– В этом все и дело… Поэтому я тебе и не рассказывала. Он сидел в тюрьме. Довольно долго.

– За что?

– За убийство.

41 Дженна

Когда я останавливаюсь около своего домика, моя голова все еще занята разговором с мадам Тоуви. Выхожу из машины немного рассеянная и вздрагиваю, увидев около своей входной двери фигуру. Сердце уходит в пятки, но сразу же успокаивается. Это Самуэль. Из «Фоксглоува».

Он дует на руки и притоптывает ногами. На земле в некоторых местах лед.