Исчезновение принца. Комната № 13

Однако к его убийственному честолюбию была примешана и настоящая вера не только в свою гениальность, но и в свои теории. Он и в самом деле верил в то, что называл «свежий глаз», и ему действительно нужен был простор для работы «новыми методами». В его взглядах что-то было, но его постигла обычная для таких случаев неудача, потому что даже свежий глаз не видит невидимое. Его теория верна в отношении огородного пугала и лестницы, но не жизни и души. И он грубо просчитался в том, как поступают такие люди, как Майкл, когда слышат женский крик. Самолюбие Майкла, его понятие о чести заставили его сразу же выбежать наружу, ведь этот человек ради любви женщины, не задумываясь, мог бы отдаться в руки английских властей. Называйте это позерством или чем угодно, но он это сделал. Что произошло, когда он увидел девушку, – это уже другая история, мы о том можем никогда не узнать, но, судя по тем рассказам, которые доходили до меня позже, они примирились. Здесь Уилсон ошибся, и все же в его теории о том, что новичок замечает больше и что человек, привычный к обстановке, может слишком хорошо быть с ней знаком, чтобы не заметить даже самое очевидное, была доля истины. Что-то он понимал правильно. Он понимал правильно меня.

– Вас? – удивился Гарольд Марч.

– Я знаю слишком много, чтобы знать хоть что-то, или, по крайней мере, что-то делать, – сказал Хорн Фишер. – И я говорю не только об Ирландии. Я говорю об Англии. О всей системе нашего управления. О той, возможно, единственной системе, которой нами можно управлять. Вы спрашивали, что было дальше с выжившими в той трагедии. Уилсон не умер. Нам удалось заставить его подать в отставку. Но теперь этот мерзкий убийца получает пенсию б'oльшую, чем любой герой, когда-либо сражавшийся за Англию. Я сумел спасти Майкла от худшего, но этот совершенно невинный человек был отправлен на каторжные работы за преступление, которого не совершал, и очень нескоро мы смогли найти способ втихомолку вызволить его, для чего даже пришлось кое-где пойти на определенные хитрости. А сэр Уолтер Кэри сейчас премьер-министр своей страны, чего, может, никогда бы не случилось, если бы о том ужасном скандале в его ведомстве стало известно. Это происшествие могло погубить нас всех в Ирландии, а уж для него это точно был бы конец. Но он – старый друг моего отца и всегда относился ко мне почти как к родному сыну. Я слишком тесно связан со всем этим делом, понимаете? Я родился не тем человеком, который мог бы все исправить. Вам, похоже, неприятно это слышать. Вы даже поражены, но меня это нисколько не обижает. Давайте, если хотите, поговорим о чем-нибудь другом. Как вам это бургундское? Я его сам нашел, как и этот ресторан.

И он принялся рассуждать о винах мира, да так учено и цветисто, что иные моралисты сочли бы, что и об этом он знает слишком много.

Месть статуи

Последнее (и довольно бурное) объяснение между Хорном Фишером и Гарольдом Марчем произошло в гостинице на берегу моря, на солнечной веранде, нависшей над мозаикой цветочных клумб и лентой синего моря.

Гарольд Марч подошел к маленькому столику и плюхнулся на стул, в его несколько затуманенных и даже полусонных голубых глазах все еще теплилось подавленное возбуждение. В газете, которую он бросил на стол, можно было найти причину если не всех, то, по крайней мере, многих из охвативших его чувств. Обстановка во всех ведомствах накалилась до предела. Правительство, которое продержалось у власти так долго, что люди уже успели привыкнуть к нему как к наследственной деспотии, стало все чаще слышать в свой адрес обвинения в грубых просчетах и даже финансовых махинациях. Кое-кто заявлял, что эксперимент с превращением восточных областей Англии в сельскохозяйственный регион (как в свое время и предрекал Хорн Фишер) закончился лишь опасными разногласиями с более индустриально развитыми соседями. Особенно громкие протесты вызвали преследования ни в чем не повинных иностранцев, в основном азиатов, которые трудились на научных объектах, недавно появившихся на побережье. Новая сила, поднявшая голову в Сибири, заручившись поддержкой Японии и других могущественных союзников, уже собиралась взяться за решение этого вопроса в интересах своих находящихся за границей подданных, из-за чего в разговорах по всей стране стали все чаще появляться такие слова, как «посол» и «ультиматум». Однако нечто более важное, имеющее для Марча куда больший личный интерес, наполнило его встречу с другом смешанным чувством смущения и негодования.