Исчезновение принца. Комната № 13

– Дорогой друг, позвольте и мне в свою очередь задать вам вопрос. Вы намекаете на то, что все рассказываемое вами о моих несчастных родственниках мне известно. Это так. Но неужели вы предполагаете, что Аттвуд ничего этого не знал? Неужели считаете, что он не догадывался о том, что вы – именно тот человек, который начнет говорить об этих вещах, когда у него появится такая возможность? Почему Аттвуд, так сказать, снял с вас намордник именно сейчас, после стольких лет? Я знаю ответ на этот вопрос. Я много чего знаю, даже слишком много. Вот поэтому я наконец стал гордиться своей семьей, о чем уже имел честь заявить.

– Но почему? – как будто из последних сил повторил Марч.

– Канцлером я горжусь потому, что он проигрался в пух и прах, министром иностранных дел – потому что он пил, а премьером – оттого что он комиссионные за какой-то контракт положил себе в карман, – твердым голосом произнес Фишер. – Я ими горжусь, потому что они все это делали, и их можно в этом обвинить, и они знают, что их можно в этом обвинить, но продолжают твердо стоять на своем. Я снимаю перед ними шляпу, потому что они, не побоявшись шантажа, отказались погубить эту страну ради спасения себя. Я приветствую их, как приветствовал бы тех, кто идет в бой, зная, что не вернется.

Помолчав, он продолжил:

– И бой состоится. Это не метафора. Мы так долго играли по правилам иностранных финансистов, что теперь нас ждет либо война, либо крах. Даже люди, обычные селяне и горожане, и те уже начинают подозревать, что их ведут к гибели. Это и есть причина тех прискорбных событий, о которых пишут в газетах.

– Причина волны преступлений против выходцев с востока? – спросил Марч.

– Причина волны преступлений против выходцев с востока заключается в том, – сказал Фишер, – что финансисты целенаправленно ввели в эту страну китайскую рабочую силу для того, чтобы довести до голода и нищеты рабочих и крестьян. Наши несчастные политики слишком часто шли на уступки, и теперь от них требуют такой уступки, которая равносильна приказу поголовно истребить всех наших бедняков. Если мы не вступим в бой сейчас, мы уже никогда не поднимем голову. Им хватит недели, чтобы привести Англию к экономическому упадку. Но сейчас мы готовы вступить в бой. Я не удивлюсь, если через неделю последует ультиматум, а черед две – вторжение. Да, нам очень мешают наши обычные беды: коррупция и трусость. На западе страны неспокойно, на него нельзя полагаться даже в военном отношении. Ирландские полки, которые по новому соглашению должны поддерживать нас, близки к мятежу, поскольку, разумеется, и в Ирландии насаждается этот чертов азиатский капитализм. Но сейчас все это должно прекратиться. Если правительство успеет вовремя донести им послание о поддержке, им удастся собраться до того, как на наши берега высадится враг. Моя бедная семейка наконец-то возьмется за оружие. И вполне естественно, что если их полстолетия преподносили как модель совершенства, все их грехи им тут же вспомнятся, как только они поведут себя как мужчины первый раз в своей жизни. Поверьте, Марч, я знаю их вдоль и поперек, и я знаю, что все они – герои. Каждый из них заслуживает памятника с выбитыми на пьедестале словами, как те, что были сказаны благороднейшим из разбойников Французской революции: «Que mon nom soit fletri; que la France soit libre»[18].

– Боже правый! – вскричал Марч. – Будет когда-нибудь конец вашим противоречиям?!

Какое-то время Фишер молчал, глядя своему другу прямо в глаза, а потом заговорил снова, и голос его зазвучал чуть тише.

– Вы думали, что на душе у них нет ничего, кроме зла? – мягко произнес он. – Вы думали, я не нашел ничего, кроме грязи в глубинах тех морей, куда закинула меня судьба? Поверьте, чтобы узнать лучшие качества человека, нужно сперва узнать его худшие стороны. Невозможно понять странной души человека, если его представляют как безупречную восковую фигуру, которая ни разу не посмотрела вслед женщине или не знает значения слова «взятка». Даже во дворце можно жить правильно, даже в парламенте иногда можно жить, время от времени пытаясь жить правильно. Это так же верно для всех этих богатых дураков и негодяев, как и для любого разбойника или карманного воришки без гроша за душой. Одному Богу известно, как они старались быть правильными. Одному лишь Богу известно, что может вынести совесть и не зачерстветь, или как человек, потерявший честь, будет стараться сохранить душу.

Снова воцарилась тишина. Марч сидел, глядя в стол, а Фишер устремил взгляд на море. А потом Фишер ни с того ни с сего вскочил и в своей новой манере энергично и даже воинственно схватил трость и шляпу.