Исчезновение принца. Комната № 13

Все сгрудились вокруг лежащей скульптуры, в тишине слышалось лишь тяжелое дыхание. Через минуту раскачивания и напряженной работы восьми рук огромная резная каменная колонна откатилась в сторону, открыв лежащее под ней лишь в рубашке и брюках тело. У доктора Принса даже очки как будто расширились и озарились еле сдерживаемым удивлением, как огромные глаза, потому что их взорам открылось не только само тело. Во-первых, стал виден глубокий длинный разрез, пересекающий яремную вену несчастного Хьюитта. Возликовавший доктор тут же постановил, что рана нанесена острым, как бритва, металлическим предметом. Во-вторых, прямо под склоном лежали три сверкающих стальных обломка, каждый почти фут в длину: один с острым концом и один – с изумительно отделанным драгоценными камнями эфесом, или рукояткой. Это, несомненно, был восточный кинжал и такой длинный, что его можно было бы назвать мечом, только клинок его был необычно загнут. На конце его были видны несколько пятен крови.

– Понятно, откуда здесь кровь, но почему только на конце? – задумчиво произнес доктор Принс. – Но наверняка это и есть орудие убийства. Разрез был нанесен орудием именно такой формы. Возможно, и карман куртки был вспорот им же. Наверное, негодяй обрушил статую, чтобы придать значение своему поступку.

Марч ничего не сказал, он зачарованно разглядывал необычные камни, украшавшие странную рукоятку. И возможное значение их жутким кроваво-красным рассветом озарило его разум. Это были обломки редкого восточного оружия, и у него в голове всплыло имя, с которым его память связывала старинное восточное оружие. Лорд Джеймс как-то рассказал ему о своем тайном увлечении… и все же одно с другим не укладывалось у него в голове.

– Где премьер-министр?! – вдруг выкрикнул Херриес, и голос его чем-то напомнил лай собаки, увидевшей что-то неожиданное.

Доктор Принс повернул на него свои большие очки и хмурое лицо, которое выглядело мрачнее, чем когда-либо.

– Я искал его, но не смог найти, – сказал он. – Сразу, как только обнаружил, что бумаги исчезли. Ваш слуга, Кэмпбелл, обыскал весь дом, но тоже впустую.

Вновь воцарилась тишина, которая оборвалась новым восклицанием Херриеса, которое, впрочем, прозвучало уже совсем с другой интонацией.

– Больше его можно не искать, – произнес он. – Вон он сам идет, с вашим другом Фишером. Смотрите, выглядят, будто только что с дороги.

И правда, по садовой дорожке к ним приближались Фишер, весь в пыли, на брюках – грязь, лоб оцарапан, как будто шипами колючего куста, и великий седовласый государственный деятель, похожий на младенца любитель восточного оружия и фехтования. Внешне Марч их узнал сразу, но выражение их лиц и то, как они держались, оставалось для него загадкой, что делало весь этот кошмар еще более жутким и нелепым. Чем внимательнее он к ним присматривался, пока они молча слушали рассказ сыщика, тем более странным казалось ему их поведение: Фишера смерть дяди вроде расстроила, но совсем не удивила, а старший из мужчин так и вовсе откровенно был погружен в какие-то свои мысли. Но ни первый, ни второй будто и не думали о том, чтобы начать поиски скрывшегося шпиона и убийцы, хоть важность похищенных им документов была огромной. Когда полицейский отправился решать этот вопрос, звонить и писать рапорт, когда Херриес ушел обратно в гостиницу, вероятно, к своей бутылке бренди, а премьер-министр устало побрел в сторону удобного кресла, стоящего в другой части сада, Хорн Фишер повернулся к Гарольду Марчу и заговорил, глядя ему прямо в глаза:

– Мой друг, – сказал он, – я хочу, чтобы вы поехали со мной. Немедленно. Здесь я больше никому не доверяю так, как вам. Ехать придется почти весь день, и до наступления темноты все равно ничего делать нельзя, так что обсудим все по дороге. Но я хочу, чтобы вы были рядом – я думаю, настал мой час.

Марч и Фишер сели на мотоциклы и первую половину дня ехали вдоль берега на восток, не имея возможности разговаривать из-за грохота двигателей этих неудобных машин. Но когда за Кентербери они выехали на равнины восточного Кента, Фишер сделал остановку в одном приятном маленьком пабе на берегу сонной речушки, где они и сели перекусить, выпить и поговорить в первый раз за всю поездку. День был свежим и чистым, в лесу неподалеку пели птицы, и солнце падало прямо на деревянную скамью и стол, за которым они сидели. Но каким бы ярким ни был свет, лицо Фишера выглядело таким мрачным, каким еще не было никогда.