Исчезновение Стефани Мейлер

– Это что такое? – спросил Алан, листая документы. – И почему на этой выписке значится мое имя?

– Потому что счет мы открывали вместе, два года назад. Помните?

– Мы открывали счет для мэрии, Джозеф! Вы говорили, что это облегчит ведение отчетности, особенно в части отчетов об издержках. Но здесь я вижу личный счет, никак не связанный с мэрией.

– Надо было читать внимательно, прежде чем подписывать.

– Но, Джозеф, я вам доверял! Вы меня подставили? О боже… Я вам даже паспорт свой давал, чтобы заверить подпись в банке…

– Да, и я вам благодарен за сотрудничество. Это означает, что, если упаду я, упадете и вы, Алан. Эти деньги принадлежат нам обоим. Не пытайтесь изображать из себя правосудие, не пытайтесь сообщить в полицию и не суйте свой нос в этот счет. Все делалось от имени нас обоих. Так что, если вы не намерены делить со мной камеру в федеральной тюрьме по обвинению в коррупции, вам лучше забыть про эту историю.

– Но рано или поздно все раскроется, Джозеф! Хотя бы потому, что все городские предприниматели знают, что вы берете взятки!

– Кончайте стенать как чайка, Браун. Все фирмачи замазаны точно так же, как вы. Они ничего не скажут, потому что тоже виновны. Можете быть спокойны. И потом, это продолжается не первый день, и все довольны: фирмы обеспечены работой, они не будут ставить на кон свое благополучие только ради того, чтобы поиграть в рыцарей без страха и упрека.

– Джозеф, вы не понимаете. Кто-то в курсе ваших махинаций и готов заговорить. Я получил анонимный звонок. Благодаря ему я все и обнаружил.

В глазах Гордона первый раз мелькнула паника.

– Что? Кто?

– Не знаю, Джозеф. Я же сказал, звонок был анонимный.

* * *

В комнате для допросов Алан молча смотрел на Анну.

– Я был замазан с ног до головы, Анна, – произнес он. – Я знал, что не смогу доказать свою непричастность к общей коррупции. Счет был открыт на мое имя. Гордон был сущий дьявол, он все предусмотрел. Иногда он казался вялым, рохлей, но на самом деле всегда знал, что делает. Я был в его власти.

– Что произошло потом?

– Из-за этой истории с анонимным звонком Гордон начал нервничать. Он был уверен, что все будут держать язык за зубами, и не предвидел такого поворота. Из этого я сделал вывод, что все прогнило еще сильнее, чем я предполагал, и он рискует очень многим. Следующие месяцы были очень трудными. Наши отношения стали токсичными, но приходилось сохранять лицо. Не тот человек был Гордон, чтобы сидеть сложа руки, и я подозревал, что он ищет выход из положения. И действительно, однажды вечером, в апреле, он назначил мне встречу на парковке у причала. Сказал, что скоро уедет из города. “Куда, Джозеф?” – спросил я. “Не важно”. – “Но когда?” – “Как только разберусь с этим бардаком”. Прошло еще два месяца, мне они показались вечностью. В конце июня 1994 года он снова вызвал меня на парковку и сказал, что уедет в конце лета. “После фестиваля я объявлю, что не буду выдвигаться на выборах в сентябре. И сразу же уйду в отставку”. – “Почему бы вам не уехать раньше? Зачем ждать еще два месяца?” – “С марта я постепенно снимаю деньги со счета. Перевожу понемногу, чтобы не вызывать подозрений. В таком ритме к концу лета счет будет пуст. Идеальный тайминг. Тогда мы с вами закроем счет. Его больше не будет. И никто никогда вас не побеспокоит. Город станет вашим. Вы же всегда этого хотели, разве нет?” – “А до тех пор? Ведь это дело может вскрыться и утопить нас в любой момент. Даже если вы закроете счет, все равно где-то следы транзакций сохранятся. Нельзя взять и все стереть, как губкой, Джозеф!” – “Не надо истерик, Алан. Я обо всем позаботился. Как всегда”.

– Гордон сказал: “Я обо всем позаботился”? – переспросила Анна.

– Да, это его подлинные слова. Никогда не забуду, с каким лицом он их произнес, – ледяным, жутким. Надо же, я столько времени провел рядом с ним и так и не понял, что Джозеф Гордон не из тех, кто позволит встать у него на пути.

Анна, записывая, кивнула. Потом подняла глаза на Брауна и спросила:

– Но если Гордон собирался уезжать после фестиваля, почему он изменил свои планы и решил сбежать в вечер открытия?

Алан поморщился.