Исчезновение Стефани Мейлер

– Это вам Шарлотта сказала, да? Кроме нее, некому, об этом знала только она. Чем меньше времени оставалось до фестиваля, тем труднее мне было выносить, что Гордон, никак не участвовавший ни в его создании, ни в организации, присваивает себе все заслуги. Все, что он совершил, это опять набил себе карманы, раздавая разрешения на установку передвижных киосков на Мейн-стрит. Меня это достало. Он настолько потерял стыд, что заказал брошюрку во славу себя. Все его поздравляли, что ж за наглость такая! Накануне фестиваля я пошел к нему в кабинет и потребовал, чтобы к завтрашнему утру его здесь не было. Я не хотел, чтобы он пожинал все лавры от этого мероприятия, произносил речь на открытии. Он рассчитывал уехать из Орфеа спокойно, осыпанный почестями, оставив по себе нетленную память как о крупном политике. Но ведь все сделал я! Для меня это было неприемлемо. Я хотел, чтобы Гордон сбежал, как побитая собака, чтобы он жалким образом дезертировал. В общем, я потребовал, чтобы в ночь на 29 июля он исчез. Но он отказался. Утром 30 июля 1994 года я обнаружил, что он специально, чтобы меня позлить, расхаживает по Мейн-стрит и делает вид, будто проверяет, все ли в порядке. Я сказал, что немедленно поеду к нему и все расскажу его жене. Вскочил в машину и понесся на Пенфилд-кресент. В ту самую минуту, когда его жена Лесли, приветливо улыбаясь, открывала мне дверь, я услышал, что вслед за мной на полной скорости примчался Гордон. Лесли была уже в курсе. Сидя у них на кухне, я сказал: “Если вы до вечера не уедете из Орфеа, я всем расскажу, прямо со сцены Большого театра, что Джозеф Гордон – коррупционер. Все вывалю, ничего не утаю! За себя я не боюсь. Сегодня ваш последний шанс скрыться”. Джозеф и Лесли поняли, что я не блефую. Я действительно готов был сорваться. Они обещали, что самое позднее вечером исчезнут из города. Выйдя от них, я отправился в Большой театр. Время шло к обеду. Я встретил Шарлотту, которая вбила себе в голову, что должна забрать у Гордона один документ, эту долбаную пьесу, которую написал Харви. Она так упрямилась, что мне пришлось ей рассказать, что в ближайшие часы Гордон скроется из города.

– Значит, только вы с Шарлоттой знали, что Гордоны в тот же день уедут? – спросила Анна.

– Да, только мы двое. В этом я уверен. Зная Гордона, вряд ли можно предположить, что он кому-то что-то сказал. Он терпеть не мог неожиданностей, привык все держать под контролем. Потому-то я никак не могу понять, кто мог убить его прямо дома. Кто мог знать, что он там? Официально ему положено было в это время быть в Большом театре вместе со мной, пожимать гостям руки. В программе так и было написано: “19.00–19.30: официальный прием в фойе Большого театра с участием мэра Джозефа Гордона”.

– А что сталось с банковским счетом? – спросила Анна.

– Так и остался открытым. В налоговую о нем не заявляли, и его словно бы не существовало. Я к нему не притрагивался, мне казалось, что это лучший способ похоронить всю эту историю. Там наверняка еще оставалось немало денег.

– А пресловутый анонимный звонок? Вы в конце концов выяснили, кто звонил?

– Нет, Анна, так и не выяснил.

* * *

В тот вечер Анна пригласила нас с Дереком к себе домой на ужин.

Мы оросили трапезу несколькими бутылками отличного бордо, и, когда после кофе попивали ликер в гостиной, Анна предложила:

– Если хотите, можете переночевать здесь. В гостевой комнате довольно удобная кровать. Новая зубная щетка каждому из вас найдется, а футболку себе подберете какую угодно: у меня от бывшего мужа осталась целая куча, я их зачем-то храню.

– Прекрасная мысль, – решил Дерек. – Расскажем друг другу про нашу жизнь. Анна про своего бывшего, я про свои административные кошмары, а Джесси – про свой проект ресторана.

– Ты собираешься открывать ресторан, Джесси? – спросила Анна.

– Не слушай его, Анна, он, бедняжка, просто перепил.

Дерек заметил на журнальном столике текст “Черной ночи”, Анна взяла ее домой почитать.

– Ты вообще когда-нибудь отдыхаешь? – сказал он, беря в руки пьесу.

Все сразу посерьезнели.

– Не понимаю, почему эта пьеса представляла для Гордона такую ценность, – сказала Анна.

– Настолько, чтобы хранить ее в банковском сейфе, – подхватил Дерек.

– Вместе с банковскими документами, обличающими Брауна, – добавил я. – Может, он хранил эту пьесу как гарантию защиты от кого-то?

– Думаешь, от Кирка Харви? – спросила Анна.

– Не знаю, – ответил я. – В любом случае сам по себе текст пьесы особого интереса не представляет. И Браун утверждает, что Гордон при нем никогда ее не упоминал.

– Можно ли верить Алану Брауну? – усомнился Дерек. – Учитывая, сколько всего он от нас скрыл…

– Ему вроде незачем врать, – заметил я. – К тому же мы с самого начала знали, что в момент убийства он находился в фойе Большого театра, приветствовал десятки гостей.

Мы с Дереком оба прочли пьесу Харви, но, видимо, слишком устали и так и не поняли, что такого в ней нашла Анна.

– А может, это как-то связано с подчеркнутыми словами? – предположила она.

– Подчеркнутыми словами? – удивился я. – Ты о чем?