— Такая девушка, как Стефани Мейлер, — это уровень «Нью-Йорк таймс», — пояснил Бергдорф. — Что ей делать в заштатной газетенке?
— Мистер Бергдорф, Стефани после увольнения приезжала в редакцию журнала?
— Нет. По крайней мере, насколько я знаю. Почему вы спрашиваете?
— Потому что, по нашим данным, ее машина в последние месяцы часто была запаркована у вашего здания.
В редакции «Нью-Йорк литерари ревью» в воскресный день было безлюдно. Повесив трубку, Стивен Бергдорф долго сидел в растерянности.
— Что стряслось, Стиви? — спросила двадцатипятилетняя Элис. Она сидела в его кабинете на диване и красила ногти красным лаком.
— Звонили из полиции. Стефани Мейлер пропала.
— Стефани? Она была дура набитая.
— Что значит «была»? — встревожился Стивен. — Ты что-то знаешь?
— Да нет, я сказала «была», потому что после отъезда ни разу ее не видела. Ты прав, она наверняка и сейчас дура.
Бергдорф поднялся из-за стола и в задумчивости уставился в окно.
— Стиви, котик, — нахмурилась Элис, — ты же не будешь угрызаться?
— Если бы ты меня не заставила ее уволить…
— Не начинай, Стиви! Ты сделал то, что должен был сделать.
— Ты с ней после отъезда не общалась?
— Ну, может, по телефону говорила. Что это меняет?
— Господи, Элис, ты же только что сказала, что больше ее не видела!..
— Я и не видела. Но по телефону говорила. Один раз. Две недели назад.
— Ты еще скажи, что сама ей звонила, чтобы поиздеваться! Она знает, почему ее на самом деле уволили?
— Нет.
— Откуда такая уверенность?
— Потому что это она мне позвонила, за советом. Беспокойная такая. Говорит: «Мне надо охмурить одного мужика». А я ей: «Да запросто: ты у него сосешь, обещаешь дать, а он тебе взамен клянется в верности до гроба».
— Интересно, про что шла речь. Наверно, надо было сообщить в полицию.
— Никакой полиции… А теперь будь паинькой и замолчи.
— Но…
— Не серди меня, Стиви! Ты знаешь, что бывает, когда ты меня нервируешь. У тебя есть рубашка на смену? А то эта вся жеваная. Давай прихорашивайся, я хочу вечером куда-нибудь пойти.
— Я сегодня не могу, я…
— А я сказала, что хочу куда-нибудь пойти!
Бергдорф понуро вышел из кабинета и поплелся налить себе кофе. Позвонил жене, сказал, что ему нужно срочно доделывать номер и к ужину он не приедет. Нажав на отбой, он закрыл лицо руками. Как он до такого докатился? Как так вышло, что он на шестом десятке связался с этой девчонкой?
Мы с Анной не сомневались, что деньги, обнаруженные у Стефани, — это один из ключей к расследованию. Откуда у нее дома взялись эти 10 тысяч долларов наличными? Стефани зарабатывала полторы тысячи в месяц; после оплаты жилья и страховки, расходов на машину и еду у нее должно было оставаться всего ничего. Если это личные сбережения, то они бы скорее лежали на счете в банке.
Всю вторую половину дня мы расспрашивали родителей Стефани и ее друзей на предмет этих денег, но так ничего и не выяснили. Родители утверждали, что дочь всегда полагалась только на себя. Получила стипендию на учебу в университете, а потом жила на зарплату. Друзья говорили, что Стефани под конец месяца часто сидела на мели. Они плохо себе представляли, как она могла что-то откладывать.
Уезжая из Орфеа, я, вместо того чтобы выехать по Мейн-стрит прямо на 17-е шоссе, а оттуда на автостраду, почти безотчетно завернул в квартал Пенфилд и добрался до Пенфилд-кресент. Миновал скверик и затормозил перед домом, где двадцать лет назад, когда все началось, жил мэр города Гордон.
Там я стоял довольно долго. По дороге домой мне захотелось заехать к Дереку и Дарле. Сам не знаю зачем: то ли повидать Дерека, то ли просто неохота было сидеть одному, а кроме него, у меня никого не было.
К их дому я подъехал ровно в восемь. Постоял под дверью, не решаясь нажать на звонок. Из дома доносились громкие веселые голоса, все семейство ужинало на кухне. По воскресеньям у Дерека ели пиццу.
Я тихонько подошел к окну и стал смотреть, как они ужинают. У Дерека было трое детей, все еще учились в школе. Старший на будущий год собирался поступать в университет. Вдруг кто-то из них меня заметил. Все повернулись к окну и уставились на меня.
Дерек вышел на крыльцо с бумажной салфеткой в руке, дожевывая кусок пиццы.
— Джесси, — удивился он, — ты чего на улице торчишь? Идем, поужинаешь с нами.
— Нет, спасибо. Не так уж я голоден. Слушай, тут в Орфеа какие-то странные дела творятся…
— Джесси, — вздохнул Дерек, — ты еще скажи, что все выходные там просидел!
Я быстро пересказал ему последние события.
— Больше никаких сомнений, — подытожил я. — Стефани нашла что-то новое про то четверное убийство девяносто четвертого года.
— Это только твои предположения, Джесси.
— Но послушай! — воскликнул я. — Есть эта бумажка с «Черной ночью», которую нашли в машине Стефани, записка с теми же самыми словами лежит в коробке вместо полицейского досье об этом убийстве, а само досье исчезло! Причем она связывает это все с театральным фестивалем, который, как ты помнишь, проходил первый раз именно в 1994 году! Это называется никаких фактов?