Исчезновение Залмана

В течение двух следующих недель Саймон звонил Сонечке несколько раз и разговаривал с ее автоответчиком, а потом закрутился в делах, связанных с поиском работы. В конце апреля, уже после того как принял предложение преподавать в одном из бостонских университетов, он отправился на целый день в Бостон, чтобы пообщаться с новыми коллегами и подыскать квартиру. У Саймона еще оставалось время до встречи с агентом по сдаче квартир в Бруклайне, ближнем предместье Бостона, и он решил зайти в русскую кондитерскую – переждать полчаса за чашкой кофе. Хозяйка кафе, похожая одновременно на черепаху и на голубку, долго рассматривала Саймона томными глазами одесской красавицы, а потом спросила, из каких мест он «оригинально» происходит в России, а также по какому бизнесу приехал в Бостон. Саймон представился ей с той нарочитой сердечностью, которую в подобных случаях обрушивал на русских эмигрантов – в том смысле, что, мол, хорошо здесь, на чужбине, встретиться с земляком из России. Черепаха-голубка вспомнила, что знавала когда-то сводную сестру его матери, еще в давние годы, когда она (сестра матери) танцевала в кордебалете Большого театра. Хозяйка угостила Саймона куском макового глазурованного рулета и, не переводя дыхания, заговорила о том, какие красивые ноги были у его сводной тетки. Саймон прервал ее болтовню, написал на бумажке телефон своей матери и, таким образом отвязавшись от черепахи-голубки, уселся у пыльного окна и углубился в русскую газету. Он почти допил свой кофе и доел маковый рулет, когда ему попалась на глаза коротенькая заметка о русском таксисте, который застрелил свою бывшую жену у подъезда ее дома в Вест-Хартфорде.

2002–2003–2015

Авторизованный перевод с английского Давида Шраера-Петрова и Эмилии Шраер

Исчезновение Залмана

Марк Каган познакомился с Сарой Флэерти на ежегодном фестивале поэзии в Нью-Хейвене. В переполненной аудитории их места оказались рядом, но разговор не завязывался до самого конца чтения. Разговорились они, лишь когда в зале разразился скандал. Это был не примитивный житейский скандал с их участием, а настоящий литературный скандал, который они наблюдали из зала. В самом конце программы знаменитый критик должен был поделиться личными воспоминаниями о писателе Роберте Пенне Уоррене, а потом прочитать стихотворение Уоррена об охоте на гусей. Этот подвыпивший профессор со скрюченными, как у краба, ногами, в широкополой шляпе и замасленном вельветовом пиджаке свалился со сцены в середине стихотворения, и слова «путь логики, путь безумия» застряли у него в зубах.

– Этот тип – просто конец света, – сказала Сара, повернувшись к Марку. – Ты с ним знаком?

– Был как-то у него в семинаре, – ответил Марк, не в силах оторваться от изгиба ее шеи в медово-золотистых веснушках. А всего через несколько минут они уже бежали вприпрыжку, приминая мокрые ноябрьские кленовые листья, и хохотали, наперебой изображая чтение и падение пьяного критика. Они отправились в бар в центральной части города, где Марк часто бывал по вечерам, и сначала пили пиво и бросали дротики в мишень, ожидая заказанную еду. Покончив с тарелкой острых жареных кальмаров и еще двумя стаканами пива, они пошли пешком к Марку домой, где кровать была не застелена, а подушки и простыни пахли океаном…

Они были вместе уже полтора года, когда Сара получила степень магистра политологии и сразу же устроилась на государственную службу в конгресс. Она переехала в Вашингтон в августе, после того как они вместе отдыхали в Канаде. Две недели они на велосипедах колесили по острову Принца Эдуарда. Потом Сара уехала, а Марк остался в Нью-Хейвене заканчивать диссертацию и подыскивать профессорское место.

Как-то раз в середине сентября, пополудни, Марк сидел у окна в своем излюбленном баре за бездонной пинтой горького пива. Он потягивал пиво и наблюдал за тем, как порывистый океанский ветер гонит по мостовой обрывки газет и объявлений. Пиво было темное, тяжелое; такое очищает тоскующие души от никчемных иллюзий и пустых надежд. Облизывая с губ летейскую пену, приложив висок к пыльному окну между буквами А и Я, не в силах оторвать глаз от уличного сумасшедшего, кормившего халой бесстыжих нью-хейвенских голубей, Марк вдруг осознал, что компромисс был всего лишь приемлемой словесной декорацией и что, конечно же, Сара не собирается переходить в иудаизм, да и сам он не перестанет быть евреем, и пора им взять себя в руки и признать неизбежность разрыва.