Исчезновение Залмана

В ту ночь Марку снился сон про свадьбу. Это была свадьба Залмана. Когда невеста откинула белую вуаль, прежде чем встать рядом с женихом под хупой, Марк увидел знакомое лицо в веснушках, сочные губы и жаркие глаза. В этом сне Марк узнал и самого себя, и Залмана. Они вместе плясали в кругу веселящихся евреев в черно-белых одеждах. У Залмана были тонкие плечи, светлые волнистые волосы и улыбка праведника. Глаза человека, который общается с ангелами.

Залман никогда больше не звонил Марку. Примерно через год Марк узнал от общего знакомого, что Сара Флэерти вышла замуж за еврея и уехала с ним в Аргентину.

2006–2015

Авторизованный перевод с английского Давида Шраера-Петрова и Эмилии Шраер

Воскресная прогулка

Три крысы в костюмах и шапках из плюша…

Самуил Маршак

«Боже мой! – вслед за тем с болью подумала Анна Васильевна. – Можно ли яснее признать свое бессилие?»

Юрий Нагибин

Пока сгущались сумерки последнего февральского уик-энда, Дэнни Кантор переплывал широкое море пригородов. Путь его лежал в тихий колониальный городок, где Эстер жила уже почти пять лет. Она работала над диссертацией по советской истории в одном из старейших университетов страны и делала вид, что ей не приходится иметь дело с идиотами и негодяями, какими полнится так называемая настоящая жизнь. А Дэнни? А Дэнни предпочитал думать, что, за исключением гениев, вскакивающих средь ночи, чтобы записать формулу на стенах пророческого сна, аспиранты просто откладывают падение в реальность; выпрашивают у жизни отсрочку. Дэнни бросил докторантуру после сдачи диссертационных экзаменов. Уже семь лет прошло, а он ни разу не пожалел о том, что не стал профессором.

Дэнни старался сосредоточиться на предстоявшей в понедельник встрече со шведскими партнерами, но мысли сами собой уносились в тот миниатюрный колледж в Беркширских горах, где он в последний раз в жизни преподавал – в летней школе. Преподавание было подобно скармливанию своей собственной печени голодным, неблагодарным птенцам. Душная ночь в середине июня, их первая ночь… В темноте цвели папоротники, путы невесомых паутинок оплетали губы и скулы. Она не состояла в его семинаре, и до этого вечера они едва обмолвились фразой-другой. Они встретились уже под вечер в местном питейном заведении. На Эстер были голубое хлопчатобумажное платье с открытыми плечами и клоги, которые тогда еще только входили в моду у молодых американок. Нарочито короткая стрижка придавала особое изящество ее носу и подбородку. Ноги у Эстер были чуть-чуть коротковаты, но длинное платье скрывало это несовершенство. Когда она улыбалась, на щеках вырисовывались ямочки. Глаза Эстер лучились той самой загадочной смесью страсти и смерти, которая неизменно вызывала в нем прилив желания. Они оставили на изрезанной временем стойке бара полупустые стаканы рыжебородого эля и отправились, рука об руку, в заброшенную каменоломню на краю соснового леса. Там, на крышке огромного холодного валуна, они любили друг друга, и Дэнни увидел, как гигантский светляк пронзил лесную тьму, и снова почувствовал в себе жизнь – трилистник, прижатый к его виску, ее пальцы, шарившие по его затылку, ее зрачки, вырывавшиеся из радужек. Потом, лежа на мшистом валуне и не размыкая объятий, они открыли друг другу первые тайны.

Отец Эстер умер от разрыва сердца, когда ей было семь лет. Мать так больше и не вышла замуж, а Эстер стала связывать инстинкт продолжения рода со страхом смерти. Дэнни унаследовал несколько иной взгляд на этот вопрос от своего литовского прадеда, убитого под Ковно в августе 1941-го. В одном из лабиринтовых своих трактатов прадед-литвак писал, что любовь – это предвкушение иных миров, и Дэнни воспринимал это чуть ли не дословно: занимаясь любовью, мы на какой-то миг умираем и вступаем в иное измерение…