Исчезновение

— Пойдемте, мистер Ратов, — проговорил Артур, обнимая всем своим мощным, унаследованным от предков-саксов корпусом маленького упирающегося космополита. — Не стоит волноваться по мелочам. Это все джин, мистер Ратов. Я предупреждал вас. Не питье это для мужчины, мистер Ратов. А теперь пойдемте со мной и посмотрим, не будет ли вам лучше от глотка свежего воздуха. Думаю, будет.

Серж не собирался ни с кем и никуда идти. Он хотел остаться здесь и убить этого пришельца. Однако спорить с методами Артура еще не удавалось никому. Артур просто обнимал человека дружеской рукой и вел. Рука была как ствол березы, ее нажим — как напор оползня. Серж под этим нажимом пошел к двери, и они с Артуром вышли. Ни на мгновение не прекратил Серж извергать поток обвинений и оскорблений, и ни разу, насколько могли разобрать присутствующие, он не повторился.

Когда тонкий, визжащий голос замер за дверьми, все с облегчением зашевелились и снова обрели дар речи.

— Джентльмены, — произнес Тоби Таллис, — я приношу извинения от имени Театра.

Но это было сказано недостаточно непринужденно. Вместо того чтобы по-актерски легко замять неприятный инцидент, Тоби Таллис напомнил, что он говорит от имени Английского театра. Как сказала Марта, все, что делал Тоби, было немного чересчур. Прошелестел веселый шепоток, все улыбнулись, но слова Тоби только усилили смущение жителей деревни.

Хозяин промакнул плечо Сирла полотенцем, которым он вытирал стаканы, и предложил пройти в жилое помещение за баром, где можно промыть чистой водой пиджак Сирла, чтобы убрать запах пива, пока он не впитался. Но Сирл отказался. Он вел себя очень мило, но, похоже, ему хотелось уйти. Уолтер подумал, что у него немного больной вид.

Они пожелали доброго вечера Тоби, который все еще объяснял темперамент Сержа с точки зрения Театра, и вышли. Вечер был теплый.

— Часто он так шумит? — спросил Сирл.

— Ратов? Да он и раньше устраивал сцены, но такой — нет. До этого я никогда не видел, чтобы он применял физические меры воздействия.

Они встретили Артура, возвращавшегося к прерванному занятию, и Уолтер спросил, что стало с нарушителем спокойствия.

— Убежал домой, — ответил Артур, широко улыбаясь. — Полетел как стрела, выпущенная из лука. Мог бы зайца убить. — И пошел к своему пиву.

— Для обеда еще рановато, — сказал Уолтер. — Давайте вдоль реки и потом по луговой дорожке — домой. Простите за скандал, но, наверное, вы в своей работе привыкли к разным темпераментам.

— Ну, меня, конечно, обзывали по-всякому, но до сих пор никто ничем в меня не бросал.

— Могу поклясться, что и «Люцифером со Среднего Запада» до этого никто не догадался вас назвать. — Уолтер остановился, облокотился на перила моста под Милл-Хаус и стал смотреть на отражение вечерней зари в водах Рашмер. — Быть может, старинная поговорка права и невозможно любить, не теряя головы. Когда испытываешь к кому-нибудь такую привязанность, как Серж к Тоби Таллису, наверное, перестаешь здраво судить о предмете.

— «Здраво»? — едко заметил Сирл.

— Да, все теряет свои истинные пропорции. Что, как мне кажется, является утратой здравомыслия.

Сирл долго молчал, уставившись на гладкие воды реки, которая медленно текла в сторону моста, а потом ударялась о него и начинала неожиданно истерично бурлить под ним, как всякая вода, наткнувшаяся на препятствие на своем пути.

— Здраво, — повторил Сирл, глядя на то место, где река теряла свободу и засасывалась в дренажную трубу.

— Я не говорю, что этот парень сумасшедший, — продолжал Уолтер. — Просто он утерял здравый смысл.

— А здравый смысл — такое уж необходимое качество?

— Изумительное качество.

— Ничего великого не родилось из здравого смысла, — заметил Сирл.

— Напротив. Отсутствие здравого смысла виновато практически во всяком зле в жизни человека — во всем, начиная с войн и кончая нежеланием ездить в автобусах. Я вижу свет в Милл-Хаус. Должно быть, Марта вернулась.

Они посмотрели вверх на нависшую над ними светлую массу дома, блестевшую в начинающихся сумерках, как блестит бледный цветок. Ту сторону дома, которая смотрела на реку, заливал свет из окна. В еще не совсем погасшем свете дня он казался ярко-желтым.

— Именно такой свет любит Лиз, — произнес Сирл.

— Лиз?

— Она любит, когда при дневном свете освещение кажется золотым. До того как темнота превратит его в белое.