Исчезновения

На стене позади испорченной задней конфорки осталась черная подпалина. Хлопья белого пепла оседают вокруг нас наподобие снега. Мне удалось загасить пламя до того, как оно добралось до занавесок.

Извинение, которое я пытаюсь произнести, вызывает у меня новый приступ кашля.

Но Финеас не слушает. Он сосредоточенно разглядывает кухонную лопаточку, которая лежала достаточно близко к жару пламени, чтобы расплавиться в лужицу резины.

Думаю, я где-то читал, что плавящаяся резина пахнет отвратительно. Так сразу не могу вспомнить, особенно когда Финеас сверлит меня взглядом, сверкающим и холодным.

Он игнорирует беспорядок и наливает два стакана кроваво-красного кларета. Ставит стакан побольше передо мной и жестом велит сесть.

– Рассказывай, – приказывает он.

– Я не чувствую запахи, вообще, – склоняю голову в признании, словно это каким-то образом моя вина, – с самого дня рождения.

Финеас снова поправляет стул, тяжело садится, вздыхает, трет виски пальцами, суставы которых помечены каждым годом, проведенным за решеткой. Я глотаю вино, гадая, о чем он думает, будут ли последствия моих Исчезновений хуже, чем я думал.

Но внезапно он открывает мне ладони в знак признания, чистые и белые на фоне почерневшей печи. Когда он пожимает плечами, меня осеняет.

– Ты… тоже не можешь? – Вино, понимание… из-за этого голова кружится.

Он коротко кивает.

– Еще что-нибудь необычное происходило с тобой? – Его голос становится угрожающим и низким.

– Исчезновения, – выдыхаю. Я считаю их по пальцам, и глаза Финеаса темнеют с каждым новым: утрата цвета и снов, беззвездное небо, пропавшие отражения. Что-то исчезает каждые семь лет как по часам.

К тому моменту, как я заканчиваю, он уже осушил два стакана вина.

– Все это время, – говорит он заплетающимся языком, – я думал, что проблема только во мне.

Я борюсь со странным желанием рассмеяться.

– В тебе и в населении трех городов.

– Что ты имеешь в виду? – Теперь его голос звучит достаточно громко. – Каких городов?

– Стерлинга, Коррандера и Шеффилда.

К этому времени мы уже оба пьяны, выпив бутылку вина без ужина. Но я вижу, что он о чем-то усердно думает, будто перед ним пазл, который он пытается составить.

– Я оставил тебе кольцо, камень, – наконец говорит он, – с каплей внутри. – В уголках его губ следы от вина.

– Да, помню, – говорю, для устойчивости облокотившись рукой о стол. – Но у меня его нет.

Финеас поглаживает щетину на подбородке. Она больше не с проблесками седины, а вся седая. Или, может быть, цвет просто покидает его.

– Тогда у кого?

Хрипло обещаю: