Исчезновения

– Наши предки – упокой их душу, – поет директор Клири, – никогда не знали, какое огромное двойное значение приобретет эта Ярмарка. Да, мы собираемся, чтобы отметить щедрый урожай прошлого года. И хотя некоторые могут сказать, что у нас многое забрали, мы всегда должны помнить, сколько смогли вернуть благодаря усердной работе и примененным умственным способностям.

– О, вот и началось, – бормочет Джордж. – Для него это разогрев перед выборами в мэры.

– Сегодня вечером и каждый вечер мы думаем о наших храбрецах, сражающихся сейчас, и я уверен, что мысленно они с нами в этот знаменательный день, когда мы вспоминаем начало наших скромных усилий тридцать пять лет назад.

В этот раз аплодисментов нет. Стало так тихо, что можно услышать неровное дыхание директора Клири и шелест бумаги у него в руках. Я бросаю взгляд на толпу вокруг меня. Снова думаю о кольце мамы. Здесь ли сегодня вечером забравший его человек?

– Так что мы собрались сегодня праздновать в этот самый горько-сладкий день? – спешит дальше директор Клири. – Да, мы празднуем наш урожай, но и наблюдаем нечто большее: видим, что люди побратимов – сильные, выносливые и, что важнее всего, находчивые. Мы все выстояли – нет, посмею сказать, справились – великолепно, скромно, достойно перед лицом беспрецедентного вызова.

Джордж сдувает густую прядь волос цвета песка со лба.

– Это вообще один из любимых дней Клири, – говорит он, – этот и выпускной. И Рождественский бал. По правде говоря, любой случай, когда он может поораторствовать и сфотографироваться.

Я собираюсь отметить неудачный выбор галстука директора Клири, когда краем глаза кое-что замечаю.

– Скоро вернусь, – быстро говорю и незаметно ухожу.

Майлз стоит один, в двадцати метрах от толпы, взгляд его устремлен на землю. Когда я подхожу ближе, то вздрагиваю, увидев слезы, которые дождем падают на его руку без перчатки. Что-то в этой открытой руке заставляет сердце сжаться, а потом открыться, пока из-за пустоты моя грудная клетка не кажется слишком маленькой.

– Майлз, в чем дело?

Он поднимает на меня взгляд и поспешно вытирает слезы на лице.

– Я не плачу, – говорит он сердито.

– Я и не думала, что ты плачешь, – лгу.

– Ты забыла, да? – говорит он. – Она умерла не так давно, а ты уже забыла, что сегодня ее день рождения.

Я отступаю назад, касаюсь своей щеки. Так вот почему он так отдалился сегодня.

– Я не забыла, – возражаю я.

– Не ври. Ты ни разу не упомянула об этом, – продолжает он.

– Я не забыла, – настаиваю. – Сожалею, Майлз… Надо было что-то сказать. Я просто не знала, что. – Колено почти касается чьего-то перевернутого рожка с мороженым, тающего на земле. – Что произошло с твоей перчаткой, Майлз?

Он пытается сохранить безразличное выражение лица.

– Я ее где-то потерял.

– Давай поищем. Я помогу тебе.

Беру его за руку. Она холодная, как камень, почти такая же, какой всегда была мамина рука во сне, который я видела прежде. Майлз разрешает мне подержать его руку где-то с полминуты. Потом внезапный взрыв аплодисментов отмечает конец речи, и он высвобождает свою ладонь.

***

Мы снова идем за Майлзом по территории, мимо киосков с пирогами, хрюкающих поросят и конфетти, которое сияет в грязи как кусочки золота. Толпа направляется к саду, усаживаясь перед началом концерта на места с бокалами вина и дымящимися кружками. Беас сидит на своем стуле, в последний раз просматривая ноты. К ней подходит женщина, и, пока они разговаривают, Беас кивает головой. Я присматриваюсь к даме, у которой отглаженная юбка, рубиновые ногти и строгая укладка, и узнаю ее: она из числа тех, кого я встретила в мой первый день в городе, та, которая положила записку в мою сумку.

Женщина протягивает руку, чтобы заправить Беас волосы за ухо, и мой желудок сводит спазм. Так прикасаться может только мать.

А потом к ним подбегает Элиза. Она раскраснелась и слишком возбуждена, чтобы притворяться отстраненной. Бусинки на ее костюме бьются друг о друга, мерцая.

– Давай попробуем вяснить, есть ли в школе бюро находок, – говорю Майлзу, подходя ближе к местам для оркестрантов. Мне любопытно узнать, что неожиданно могло сделать Элизу такой счастливой.

– А знаете что? – Элиза хватает Беас за руку.

– Дай подумать… – хитро говорит Беас. – Все три турнирных соревнования уже твои?

– Нет, – голос Элизы становится выше. – Уилл пригласил меня пойти с ним на Рождественский бал!

Я останавливаюсь. Мне не хватает воздуха, а сердце словно сжавшийся кулак: в любую секунду может развалиться и стать пылью.

Миссис Фогг оборачивается и видит меня с Майлзом. Я спешу мимо них троих в темноту школы, Майлз следует по пятам.

«Просто чертова перчатка. Не думай ни о чем другом».

– Где ты видел ее в последний раз? – спрашиваю, заставляя голос звучать веселее. С трудом удерживаю подступившие слезы, когда охранник у входа говорит, что никто не возвращал пропавшую перчатку.

– Я катался на сене с друзьями, – говорит Майлз с надеждой.