Исчезновения

Когда я понимаю, что это значит: мы с Уиллом видели друг друга в нижнем белье, а может, даже и без него, – стараюсь не смотреть на него. Майлз, сдавленно хихикая, делает все только хуже.

– Это правда, – говорит Уилл быстро, пытаясь взяться за наши чемоданы поудобнее. – Мы закапывали что-то, найденное в поле, какое-то сокровище. Не могу вспомнить, что это было. Может, если бы у нас был Внутренний взор, мы могли бы…

То, как он замолкает на полуслове, заставляет меня взглянуть на него и заметить странное выражение, мелькнувшее на его лице. Его мама отдернула руку от ручки двери, и в воздухе ощущается и искрится резкое напряжение, словно они ожидают от нас какой-нибудь реакции.

– Что такое Внутренний взор? – спрашивает Майлз, и миссис Клиффтон едва заметно качает головой Уиллу.

– О, что-то, о чем мы можем поговорить позже, – говорит миссис Клиффтон, толкая дверь в первую гостевую комнату. – Айла, у тебя красивое ожерелье, – продолжает она, меняя тему и приглашая нас войти. – Я помню это кольцо. Оно твоей мамы?

– Да, – отвечаю я.

– Она правда отдала его тебе? – тихо спрашивает Майлз, пока Уилл ставит мой чемодан на пол. Я киваю, и мне неловко от того, как он и миссис Клиффтон смотрят на мою шею.

– Мне она ничего не дала, – говорит Майлз, и я жду, чтобы они отвернулись, а потом прячу кольцо под ворот платья.

***

Моя комната простая и яркая, с желтыми стенами, уютная, несмотря на грозу, бьющую в окно. Здесь белая кровать с четырьмя столбиками и расшитым стеганым одеялом и сиденье у окна с видом на ветви огромного дуба. Миссис Клиффтон поставила на комод тугие бутончики столистной розы и фотографию в серебряной рамке. Юные Джульет и Матильда одеты в одинаковую школьную форму, обнимаются и смеются.

Я никогда не видела фотографии мамы в моем возрасте. Ее волосы были светлее, чем мои, каштановые, но у нее, как и у меня, серые глаза, немного широко посаженные, маленький нос и острый подбородок. Поразительно, как сильно я похожа на нее.

Я распаковываю платья и выкладываю туалетные принадлежности на молочно-белой раковине, а потом расставляю на полках томики со стихами, которые выбирала из кучи ненужных книг в углу библиотеки Гарднера на протяжении многих лет. Стивенсон, Фрост, Дикинсон, Йетс и Уайльд, все без обложек или покрытые пятнами цвета светлого чая. Пока не могу заставить себя распаковать зимнюю одежду. Может, к тому времени мы уже вернемся домой. Вместо этого раскладываю на ночном столике тупой дротик отца, мамин томик Шекспира и ленту Кэсс. Потом моюсь в фарфоровой ванне с коготками на ножках и одеваюсь к ужину. В ванной нет зеркал – странно для дома, в котором есть практически все. Интересно: не покажется ли наглостью попросить у миссис Клиффтон зеркало?

Я, как могу, укладываю волосы лишь на ощупь и направляюсь вниз на ужин.

Когда вхожу в обеденный зал, доктор Клиффтон встает со своего места у стола из красного дерева. Он – более взрослая и мягкая версия Уилла, с голубыми глазами, но не такими яркими и обрамленными проволокой очков. Я завожу вежливый, натянутый разговор: «я никогда не была так далеко на севере», «точно пойдет дождь» – за ужином, состоящим из кресс-салата, жареных персиков, жареного цыпленка и чего-то вроде тыквенного тортика, поданных Женевьевой. В нашей семье мы так не ели даже до войны и начала раздачи пайков.

– Один из плюсов жизни на ферме, – говорит доктор Клиффтон, замечая, что я смотрю на маленький кусочек свежесбитого масла. Мне хочется размазать его, такое соленое, гладкое и густое, по куску хлеба, но я притворяюсь, что не хочу масла, и передаю тарелку дальше. Майлз повторяет за мной и тоже отказывается. Мы и так слишком вторглись в жизнь Клиффтонов, чтобы есть их драгоценное масло.

Доктор Клиффтон прочищает горло.

– Ваша мама часто рассказывала о Стерлинге? – спрашивает он меня, перестав резать торт. Его нож и вилка зависли над тарелкой.

– Совсем немного, – отвечаю я. По правде говоря, она вообще едва о нем говорила. Следует долгая пауза, как будто я ответила неправильно. Какое-то время я слышу только звон столовых приборов и то, как жую.

– Однажды она мне сказала, что он ей не очень нравился, – добавляет Майлз и вскрикивает, когда я заезжаю ему пяткой по лодыжке.

Доктор Клиффтон вежливо смеется, но в этом есть что-то еще. Он отодвигает стул одновременно с оглушающим раскатом грома и говорит:

– Знаете, думаю, у меня есть как раз кое-что подходящее. – Он немного подволакивает ногу, когда выходит из комнаты, и я вспоминаю коллекцию тростей, которую заметила во время экскурсии по дому.

Доктор Клиффтон снова появляется секунду спустя, а за ним из коридора прилетают яркие ноты Гленна Миллера. Они помогают заглушить равномерный шум дождя.

– Перейдем в библиотеку? – предлагает миссис Клиффтон. – Женевьева могла бы принести нам кофе, а может, даже и мороженое.

Майлз подпрыгивает и кивает.

Я понимаю, что они все так стараются. Но у меня нет сил вести себя так же.

– Вообще-то, думаю, что пойду к себе, – говорю я.

– Долгий день, – соглашается миссис Клиффтон, кивая. Свет мигает.