Исчезнувшая

— Надо сделать футболку с такой надписью.

— Это точно, — смеется она. — Хотя… Нет, это прописная истина. Моя мамочка живет в лесбийской деревне где-то в техасской глуши. И если подумать, для меня было бы неплохо к ней присоединиться. Там все жители кажутся счастливыми.

— Лесбийская деревня?

— Ну, эта, как ее… коммуна. Несколько лесбиянок выкупили участок земли, организовали общину. Мужчинам вход запрещен. Здорово, как по мне. Мир без кобелей? — Грета снова зачерпывает воду, но уже одной рукой и, приподняв очки, умывается. — Жалко, что мне не нравятся киски. — У нее хриплый смех всякого навидавшейся женщины. — А есть тут вообще парни, с которыми можно общаться? Это у меня судьба такая. Убежать от одного, чтобы напороться на другого.

— Здесь почти все время ни души. Есть Джефф, бородатый такой, он вроде нормальный. Раньше меня поселился.

— А сколько еще ты собираешься тут пробыть?

Не знаю, что ответить. Удивительно, но я сама не представляю, до каких пор нужно здесь задержаться. Изначально я планировала пожить в уединении, пока Ника не арестуют, но вот поди угадай, когда это случится.

— Пока он не перестанет искать? — высказывает догадку Грета.

— Что-то в этом роде…

Она внимательно и серьезно смотрит на меня. Я напрягаюсь, ожидая услышать: «Где-то я тебя видела».

— Никогда не возвращайся к мужчине, пока не сойдут синяки, — подводит итог Грета. — Не доставляй ему такой радости.

Она встает, собирает вещи, вытирает ноги о полотенце. Говорит:

— День прошел, и черт с ним.

Не знаю почему, но я поднимаю большой палец, чего не делала никогда в жизни.

— Хочешь, приходи ко мне, когда накупаешься, — прощается она. — Посмотрим телик вместе.

Свежий помидор, полученный от Дороти, я держу на ладонях, словно подарок на новоселье. Грета отворяет дверь и, похоже, поначалу меня не узнает. Будто мы не виделись несколько лет. Потом хватает помидор с моих рук:

— Великолепно! Как раз сэндвичи делаю. Устраивайся.

Она кивает на кровать — гостиных тут нет, — а сама отправляется на кухоньку, где все как и в моей: такая же пластмассовая разделочная доска, такой же тупой нож. Нарезает помидор ломтиками. Пластиковый поднос с легкой закуской стоит на столе; желудочно-сладкий запах расползается по комнате. Грета укладывает два скользких сэндвича на одноразовые тарелки, насыпает рядом по горсточке крекеров и несет угощение в спальню. Потом сидит с «лентяйкой» и меняет один шум на другой.

Мы сидим на краешке кровати, бок о бок, и пялимся на экран.

— Увидишь что-нибудь интересное, скажи, — роняет Грета.

Я кусаю сэндвич. Помидор падает и скользит по бедру.

«Деревенщина из Беверли-Хиллз». «Непредсказуемая Сьюзен». «Армагеддон».

«Шоу Эллен Эббот».

Моя фотография на весь экран. Я — основа сюжета. Опять. Смотрюсь великолепно.

— Ты это уже видела? — спрашивает Грета, не оборачиваясь. Звучит так, будто мое исчезновение — повторный показ телесериала. — Женщина пропала в день пятилетнего юбилея ее свадьбы. Муж с самого начала ведет себя странно — весь в улыбках и по уши в дерьме. Оказывается, застраховал ее жизнь на огромные деньжищи, а тут еще выяснилось, что она беременная была. И при этом парень детей не хотел.

На экране мелькают крупным планом обложки книг об «Удивительной Эми».

— Знаешь эти книги? — поворачивается Грета.

— Еще бы!

— Понравились?

— Они всем нравятся, — отвечаю я. — Такие интересные.

— Такие неестественные, — фыркает Грета.

Дают мою фотографию крупным планом.

Я жду, скажет ли Грета, как я красива.

— Ха, а она неплохо смотрится для своего возраста, — говорит блондинка. — Хорошо бы мне так сохраниться к сорока.

Эллен рассказывает мою историю аудитории. Фотография остается на экране.

— Похоже, она была испорченной девчонкой, — заявляет Грета. — Богатая, высокомерная и злобная.

Как по мне, это просто несправедливо. Я никому не давала повода считать меня такой. С тех пор как перебралась в Миссури — ну ладно, с тех пор как принялась реализовывать свой план, я вела себя исключительно осторожно, ни капли высокомерия, само добродушие и жизнерадостность. Ведь именно этого окружающие хотят от женщины. Я приветливо махала соседям, выполняла мелкие поручения подруг Мо, а иногда привозила колу какому-нибудь чумазому Стаксу Бакли. Я навещала папу Ника, и любая медсестра могла засвидетельствовать, сколь мила и любезна Эми Данн, а я тем временем нашептывала снова и снова в перепутанные извилины Билла Данна: «Приходите к нам жить, я вас люблю, приходите к нам жить».

Таких, как отец Ника, в «Комфорт-Хилле» называют бродягами. Его вечно куда-то черти несут. Но я обожаю представлять, как Билл Данн — материальное воплощение всех страхов Ника — снова и снова появляется на нашем пороге.

— Почему она тебе кажется злобной? — спрашиваю я.

Грета пожимает плечами. По телевизору крутят рекламу освежителя воздуха. Женщина распыляет его из баллончика, делая свою семью счастливой. Потом начинается ролик про тончайшие прокладки, благодаря которым женщина может надеть обтягивающее, потанцевать, встретить мужчину и уже с ним, распыляя освежитель воздуха, обрести счастье.