Исчезнувшая

А вместо этого я потратил первый урок, отвечая на взволнованные вопросы, из-за которых почувствовал себя таким надутым павлином, такой гребаной великой персоной, что уже не смог бы никогда полностью открыть им страшную правду: вызов в кабинет главного редактора на втором круге сокращения штатов, долгий пеший поход через длинный ряд кабинок, откуда, казалось, все глаза неотрывно следили за мной, — поход шагающего мертвеца; хотя в то время я еще надеялся, верил, что все изменится, что я еще нужен нашему журналу, что мне просто скажут: «Живо готовый материал на стол!» Но нет, шеф только и сказал: «Я полагаю, что вы догадываетесь, для чего я пригласил вас. К моему глубочайшему сожалению…» И потер глаза под очками, показывая, как он измотан и расстроен.

Мне хотелось выглядеть блестящим, крутым победителем, поэтому я ни слова не сказал студенткам о крахе моей карьеры. Я поведал, что мои родственники тяжко больны, они нуждаются в присмотре, что частично соответствовало истине и добавляло героизма моей персоне. Симпатичная веснушчатая Энди сидела напротив, синие глаза пристально смотрели из-под шоколадной вьющейся челки. Слегка приоткрытые пухлые губы, на диво большая натуральная грудь, длинные руки и ноги — сексапильная куколка, можно сказать, полная противоположность моей утонченной аристократки-жены. Энди излучала тепло и запах лаванды. Щелкая по клавишам ноутбука, она с томной хрипотцой спрашивала:

— А как вы добиваетесь, чтобы люди верили вам, открывали правду?

«Откуда, мать его так, эта девчонка взялась? — подумал я тогда. — Это что, шутка?»

Спрашивается, почему я на нее повелся? Я всегда был верен Эми. Я тот парень, который уходит из бара раньше других, если женщины становятся слишком кокетливыми или в их обществе ему делается слишком хорошо. Я не обманывал никогда. Мне не нравятся (или не нравились?) обманщики — вертлявые, наглые, мелочные, развратные. Я не поддавался соблазнам. Но тогда я еще был счастлив. Мне противно осознавать, что ответ настолько прост. В той жизни я был счастлив, а сейчас — нет. И тут появляется Энди, задерживается после занятий, интересуясь моей жизнью, чего Эми давно уже не делала. Вопросы этой девочки позволили мне почувствовать себя стоящим человеком, а не потерявшим работу неудачником, раззявой, который забывает опустить сиденье унитаза, болваном, который ничего не может сделать как надо и не смыслит ни бельмеса ни в чем.

На следующее занятие Энди принесла мне яблоко. «Ред делишес» — вот подходящее заглавие для нашей с ней истории, если я когда-нибудь соберусь ее написать. Она попросила меня высказать мнение о ее ранней рукописи. Речь шла о стриптизерше из клуба Сент-Луиса, и статья здорово смахивала на то, что печатает «Пентхаус форум». Пока я читал, Энди, заглядывая мне через плечо, начала есть мое яблоко. Глядя на капельки сока на ее губах, я подумал: «Срань Господня! А ведь эта девчонка пытается соблазнить меня…» И ощутил себя по-дурацки — состарившийся Бенджамин Брэддок из «Выпускника».

Но все же это сработало. Я начал подумывать о связи с Энди как о побеге, о спасении. О возможности выбора. Возвращаясь домой, я видел Эми, свернувшуюся клубочком на диване, Эми, уставившуюся в стену, Эми, которая никогда не заговорит первой. Вечная игра в ледяное сердце, постоянный поиск разумного ответа — что же осчастливит ее сегодня? И я подумал: «Энди никогда не станет так себя вести». Как будто я знал ее. «Энди будет смеяться над моими шутками. Энди захочет послушать мой рассказ». Энди — ирландская девчонка из моего родного города, хорошенькая, добрая, с полной грудью. На моих занятиях она всегда сидела на первой парте и казалась очень увлеченной.

Когда я думал об Энди, мои кишки не скручивало в узел, как при мысли о жене, — постоянный страх возвращения в дом, где меня не ждут.

И я начал фантазировать, что могло бы получиться между нами. Я страстно возжаждал ее прикосновения — да-да, как в плохом сингле восьмидесятых, — и мечтал о ее прикосновении, мечтал о прикосновении вообще, поскольку моя жена избегала меня. Дома она скользила мимо холодная, как рыба, оказываясь поблизости только на кухне или лестничной площадке. По вечерам мы смотрели телевизор, сидя в разных углах дивана, — каждый на своей диванной подушке, как на индивидуальном спасательном плотике. В постели она поворачивалась спиной, устраивая завалы из одеял и простынь между нами. Однажды ночью я проснулся и, зная, что она спит, стянул ее бретельку с плеча и прижал ладонь и щеку к обнаженной коже. В ту ночь я больше не уснул, наполненный отвращением к самому себе. Я выбрался из постели и мастурбировал в ду́ше, представляя Эми, ее пристальный взгляд, каким она обычно смотрела на меня, тяжелый взгляд восходящей луны, пронзающий насквозь. Кончив, я сидел и тупо глядел на сливное отверстие. Мой член жалко вытянулся вдоль левого бедра, как некий морской зверек, выброшенный волнами на берег. Униженный, я сидел в ванне и пытался не расплакаться.