— Энди, мы с тобой все равно будем вместе. Но только если соблюдем осторожность. Эта история дурно пахнет. Достаточно дурно, чтобы я оказался за решеткой.
— А может, она сбежала с кем-нибудь? — проговорила Энди, прижимаясь щекой к моему плечу. — Может…
Я даже чувствовал, как кипит девичий разум, превращая исчезновение Эми в скандальный романтический сюжет для мыльной оперы и пренебрегая любыми фактами, которые не укладывались в общую картинку.
— Она не сбежала. Все гораздо серьезнее, чем… — Я приподнял пальцем ее голову, заглянул в глаза. — Энди, пожалуйста, осознай серьезность происходящего.
— Ну конечно я осознала. Только мне нужно говорить с тобой почаще. Видеть тебя. Мне очень одиноко, Ник.
— Нам придется потерпеть. — Я взял Энди за плечи, чтобы она не могла отвернуться. — Пропала моя жена.
— Но ведь ты даже не…
Я догадался, что она хотела сказать. «Ты даже не любишь ее». У Энди хватило сообразительности умолкнуть на полуслове.
Она обняла меня:
— Видишь, я не собираюсь спорить. Понимаю, ты переживаешь из-за Эми, тебе сейчас очень трудно. Я согласна спрятать еще глубже наши отношения. На самую-пресамую глубину. Но не забывай, что дело касается и меня. Мне нужно тебя слышать. Хотя бы раз в день. Просто звони, когда улучишь минутку. Раз в день, Ник… каждый день. Иначе я просто сойду с ума. — Она улыбнулась и прошептала: — А теперь поцелуй меня.
И я поцеловал. Очень нежно.
— Я люблю тебя, — сказала Энди.
Я поцеловал ее шею и что-то пробормотал в ответ. После мы сидели в тишине и мерцании телевизора. Глаза мои закрылись.
«А теперь поцелуй меня…»
Кто это сказал?
Пробудился я, когда Го прошла в ванную и открыла воду. Я разбудил Энди: «Пять утра! Уже пять утра!» — и с заверениями в любви и обещаниями звонить начал толкать ее к выходу, как беспутную девку.
— Помни: ты звонишь мне каждый день, — шепнула она.
Хлопнула дверь ванной комнаты.
— Каждый день, — согласился я, отодвигая засов.
Энди выскользнула за порог.
Когда я обернулся, Го стояла посреди гостиной. Рот округлен в изумлении, но вся фигура выражает ярость: брови сведены к переносице, кулаки упираются в бока.
— Ник, ты гребаный придурок!
Эми Эллиот-Данн
Какая я дура. Иногда я смотрю на себя и вот что думаю: ничего удивительного, если Ник находит меня смешной, легкомысленной, избалованной по сравнению с его мамой. Морин умирает. Она скрывает болезнь за широкими улыбками и просторными футболками, а на каждый вопрос о здоровье отвечает: «О, я в отличной форме! А как ты поживаешь, милочка?» Она умирает, но не допускает даже мысли о смерти. Например, вчера утром позвонила мне и спросила, не желаю ли я прогуляться с ней и ее подругами. Стоит хороший денек, и она намерена выжать из него все, что можно. Я немедленно согласилась, хотя не сомневалась: их развлечения не имеют ничего общего с моими интересами. Пинокль, либо бридж, либо какая-то церковная деятельность, скажем сортировка вещей.
— Мы подъедем через пятнадцать минут, — предупреждает она. — Надевай что-нибудь с коротким рукавом.
Уборка. Значит, нам предстоит наводить где-то порядок. И значит, можно измазаться в жире по локоть.
Я натянула футболку с короткими рукавами и ровно через пятнадцать минут открыла дверь лысой, под вязаной шапочкой, Морин и двум ее подругам. Оделись они одинаково: футболки с рисунками колокольчиков, ленточек и надписью «ПлазМамы» через всю грудь.
Сперва я подумала, что они организовали ду-уоп-группу. Однако, когда мы забираемся в «крайслер» Роуз — древний, пропахший дамскими сигаретами автомобиль, у которого переднее сиденье со сплошной спинкой, — оказывается, что мы едем в центр по приему донорской плазмы.
— Наши дни — понедельники и четверги, — поясняет Роуз, глядя на меня в зеркальце заднего вида.
— О! — отвечаю я.
А что еще сказать: «О, это благодатные донорские дни!»?
— Там разрешают сдавать кровь дважды в неделю, — заявляет Морин под звон колокольцев на ее футболке. — В первый раз платят двадцать долларов, а во второй — целых тридцать. Вот почему у нас сегодня такое хорошее настроение.
— Тебе понравится, — добавляет Вики. — Все сидят и болтают, как в салоне красоты.
Морин сжимает мне руку и спокойно объясняет:
— Мне больше нельзя сдавать кровь, но я подумала, что ты можешь заменить меня. А для тебя это отличный способ получить карманные деньги. Ведь каждой девочке надо иметь немного наличных в запасе.
Я давлю вспышку гнева. «У меня была наличность, и гораздо больше, пока я не отдала все деньги вашему сыну».