Молния пронеслась так быстро и ударила так близко, что я не осознал ничего, кроме страшной ярко-зеленой вспышки. Док вскрикнул. На скользкой дороге, покрытой теперь тонкой пленкой грязи, фургон занесло, и я увидел, что деревья устремились к нам. Их вершины наклонились от внезапного порыва ветра. Грома не было, это я почему-то запомнил.
Фургон опрокинулся и ударился о стволы деревьев. Раздался сухой треск вперемешку с металлическим визгом и скрежетом. Дверца распахнулась, и я вылетел в куну мокрых ветвей, а потом рухнул вниз на покатую землю. Я катился по склону, пока глубокая рытвина не остановила меня. Я лежал в ней и ошалело пялился на фургон, висевший над моей головой. Из открытой дверцы торчали ноги дока. Он не пострадал и сам выбрался на землю. И тут молния появилась снова.
Она мгновенно окутала фургон, деревья и дока шаром зеленого огня. Когда она исчезла, деревья были обожжены, краска на искалеченном фургоне вспучилась пузырями, а док катился по грязному склону так медленно, словно устал и не желал торопиться. Футах в трех от меня он все же решил затормозить. Волосы и одежда его тлели, но это его не тревожило. Грома не было и на этот раз.
Дождь тяжелыми струями лился на дока и гасил тлевший огонь.
Джим Босерт, больной и смертельно усталый, только что привез тело дока Келлендера в больницу. Я подвинул Джиму бутылку. Он глотнул из нее, закурил и продолжал сидеть, время от времени вздрагивая.
— Это молния. Вне всяких сомнений.
— Хэнк настаивает, — сказал Эд Биггс, — что там было что-то ненормальное.
Босерт покачал головой.
— Молния.
— Или мощный электрический разряд, — сказал я. — Это ведь одно и то же, не так ли?
— Но ты сказал, что она ударила, Хэнк.
— Дважды, — ответил я.
Мы сидели в кабинете Босерта в госпитале. Вечерело. Я снова потянулся за бутылкой, а Эд быстро сказал:
— Видишь ли, молния выделывает такие штуки.
— В первый раз она промахнулась, — сказал я. — Это точно. А второй раз — нет. Если бы меня не выкинуло от удара, я тоже был бы покойником. И не было никакого грома.
— Ты был оглушен, — сказал Босерт. — Первый удар ошеломил тебя.
— Она была зеленая, — твердил я. — Шаровые молнии часто бывают зелеными?
— Да.
— Но обычная не бывает.
— Капризы атмосферы, — развел руками Эд.
Он повернулся к Босерту.
— Дай-ка ему что-нибудь и отправь домой.
Босерт кивнул и встал, но я заявил:
— Мне ничего не надо. Я должен написать статью о доке для завтрашней газеты.
Разговаривать дальше не имело никакого смысла.
Я вышел, сел в свою машину и, чувствуя себя не в своей тарелке, поехал домой, в город.
Пустота, холод, пелена над мозгом не давали мне ни ясно рассмотреть окружающее, ни ясно думать. Пришлось остановиться у магазина и взять еще одну бутылку на ночь.
Я чувствовал в себе холодную злость и думал о зеленой бесшумной молнии, о маленьких приборчиках, не входящих в комплект телевизоров, о серьезном мудром лице ребенка, который был не вполне человеком. Потом это лицо поплыло и стало лицом мужчины из Хрилльянну.
Я приехал домой, в старый дом, где не жил никто, кроме меня, написал статью о доке, и к этому времени стало уже совсем темно, а бутылка наполовину опустела. Пришла пора ложиться спать.
Мне снилось, что док Келлендер позвонил мне и сказал:
— Я нашел его, но ты поторопись.
Я ответил:
— Но ты же умер. Не звони мне, док, пожалуйста.
Но телефон все звонил и звонил, и через какое-то время я проснулся и понял, что он и в самом деле звонит.
Было два сорок девять ночи. Звонил Эд Биггс.
— В госпитале пожар, Хэнк. Я подумал, что тебе это будет интересно. Южное крыло. Пожарники уже едут.
Он повесил трубку, а я начал напяливать одежду на свинцовый манекен, в каковой превратилось мое несчастное, усталое тело.
«Южное крыло, — думал я, и сирены выли, поднимаясь к Козьему Холму, — Южное Крыло. Там, где рентгеновская установка, где хранятся снимки внутренних органов мальчика. Интересное совпадение».
Вслед за сиренами сквозь чистую прохладу ночи я ехал к Козьему Холму. Лунный свет серебрил гребни гор. Олений Рог, спокойный, невозмутимый и безмятежный, был занят своими собственными возвышенными мыслями, которые, наверное, свойственны горам.
Южное крыло госпиталя ярко пылало в ночи красивым оранжевым светом.
Я свернул с дороги, остановил машину в стороне от суетящейся толпы и решил пройти остаток пути пешком.
Из главного здания больные были эвакуированы. Вытаскивали различные вещи.
Пожарники кричали, орудуя шлангами, потоки воды крутыми дугами выгибались над пламенем. Я подумал, что вряд ли им удастся спасти южное крыло больницы, но сам госпиталь, возможно, уцелеет.
Позади меня с грохотом и воем сирен мчалась вторая бригада пожарных. Я подался в сторону, глядя себе под ноги, чтобы не оступиться. И тут мое внимание привлек смутный призрак, мелькнувший футах в десяти ниже по склону.
В отсветах пламени я увидел девушку.
Она скользила между деревьями легко, как газель.