Исчезнувшая сестра [litres]

– Не помню. Кажется, нет, – сказала она. И добавила: – Вот еще что: она мне сказала, что у нее теперь не остается свободного времени, потому что она сейчас много работает, а по воскресеньям ходит еще на какие-то занятия. Хотя для тебя это, должно быть, не новость…

От кого я уже слышала об Элиных занятиях по воскресеньям? Ах да, от Ани. Эля стала ходить по воскресеньям на уроки пения, о которых она мне почему-то ничего не рассказывала. Или я об этом забыла? Впрочем, пресловутые уроки пения, которыми увлеклась Элеонора, – мелочь по сравнению с фактом ее появления у нас в конторе.

* * *

Валя ушла домой, а я продолжала сидеть за своим столом, совершенно сбитая с толку ее сообщением. О чем люди предпочитают говорить при личной встрече, а не по телефону? О деньгах – это сразу же звякнуло у меня в голове. Точнее, о проблемах с деньгами. У кого их не бывает? Они могли быть и у Элеоноры. И раз она, спустя шестнадцать лет, пришла с ними ко мне, они должны были быть серьезными. Ничего другого мне в голову не приходило.

12

В субботу я долго валялась в постели. Мне ничего не хотелось, и больше всего мне не хотелось разгадывать загадки моей сестрицы. Нервы устали от напряжения последних дней, голова отказывалась работать. Были налицо все признаки стресса: апатия, взвинченность, неспособность на чем-то по-настоящему сосредоточиться, легкое подташнивание. Только где-то к двенадцати я заставила себя встать с постели и начать день.

Кофе помог подзавести мозг. Но как только в нем начала спадать облачность, обрисовались вчерашние мысли об Эле, взвихрившиеся после рассказа Вали о приходе моей сестры в «Дубраву». Так что же она тогда от меня хотела?

Примечательное совпадение: что-то необычное привело ее ко мне как раз тогда, когда я тоже переживала нечто из ряда вон выходящее.

Моя командировка в городок Чагура была для меня не просто одной из многих. Вернее, такой она была в самом начале, когда я только туда приехала. Есть вопросы, касающиеся перевода документов или технических инструкций, которые удобнее решать с клиентом при личной встрече, чем по телефону или в переписке. Это был как раз такой случай, и я отправилась к нашему клиенту в Чагуру.

Все обещало быть, как всегда, но уже через день после моего приезда эта командировка перестала быть ординарной, и перемена произошла с появлением Кира. В Чагуре я была с Киром. Мы пробыли там вместе неделю. И нам было хорошо. Так хорошо нам уже давно не было.

* * *

Кир приехал, потому что я рассказала ему накануне о своей тоске. В первый день командировок мне всегда бывало тяжко. Особенно вечером, если приходилось жить в провинциальной гостинице-казарме с интерьером в соответствии с советским Госстандартом. Но в тот вечер это была не просто хандра.

В тот вечер, сидя в гостиничном номере, я вдруг почувствовала свой конец. Не конец своей жизни, а хуже – конец меня такой, какой я прежде была: деятельной, смелой, интересной другим. Моя жизнь увиделась мне бесцветной, а я сама – пустой. Мне теперь было нечего о себе рассказывать, когда кто-то просил. Я стала как все: работа для заработка и только, с работы – домой. А дома я стала все чаще включать телевизор.

У меня даже сдавило дыхание от овладевшего мною чувства безысходности, и я в каком-то слепом порыве позвонила Киру. Позвонила и вывернула ему себя наизнанку, чего еще никогда не делала.

Узнав, что я занимаю в гостинице двухместный номер в качестве отдельного, Кир сказал мне, что завтра же приедет ко мне. Меня это сначала испугало. Мы никогда не жили вместе в казарме, где слышишь через стены соседей, – а именно таким сооружением была моя гостиница в Чагуре. Мы никогда не ели вместе такую дрянь, которую предлагал единственный приличный чагурский ресторан. Но обо всем этом Кир не хотел и думать, когда я перечисляла ему ужасы Чагуры. Я предвкушала наши раздражения по мелочам и растущее не по дням, а по часам недовольство друг другом. «Быть вместе в Чагуре – это вместе мучиться», – думала я. И потому его отговаривала. Слава богу, что не отговорила.

Не было никаких мучений друг с другом. Пропали и мои мучения с чагурскими «ужасами». Ужасов в Чагуре не стало. Я увидела Чагуру глазами Кира: город-музей. Исторический музей советского быта, наподобие тех, которые делают для туристов в Прибалтике и Восточной Европе. Чагурская «экспозиция» была шире – к советскому облику города добавились предметы и фигуры, знаменующие собой теперешний дикий капитализм в провинции. Так все это видел Кир, и я вместе с ним.

Но не только в изменении угла зрения было дело.

Дело было еще в самом Кире. Я увидела в нем качества, прежде не выступавшие на первый план столь отчетливо. Он мог видеть относительность вещей. Он мог менять расстояние между собой и происходящим. Он обладал хорошим терпением: не слишком маленьким и не слишком большим, а именно таким, какое позволяет выдерживать мелкие неприятности и не допускает их перерастания в крупные. Наконец, он обладал отзывчивостью, которая не дает разрастись чувству одиночества у того, кто рядом.