Исчезнувшая сестра [litres]

Стоило мне появиться в дверях, как Таня поднялась со своего места и направилась к выходу, рассчитывая, что я последую за ней. Я остановила ее и сказала, что мне будет удобнее пойти в секретариат позже, и что смогу найти его сама.

– Теб-бя там ждут сейчас, – сказала Таня.

Было бы странно продолжать сопротивляться. Я смирилась. Ну и зарегистрируюсь, подумала я. Что это меняет?

Мы с Таней вышли на дорогу, которая вела от ворот «Трансформатора» в глубь его территории. Ее называли здесь «магистралью». Справа от нее была зеленая зона, а слева стояли двумя рядами простые, но добротные двухэтажные жилые корпуса бывшего детского санатория. Они выглядели свежеотремонтированными, у каждого из них был свой цвет. Я видела всюду подстриженные газоны и цветочные клумбы. На «магистрали», где могли ездить только служебные машины, был новый асфальт, на отходящих от нее в разные стороны пешеходных дорожках лежал гравий. Все здесь было теперь приспособлено для взрослых, привыкших к чистоте и комфорту.

По дороге в секретариат я задумалась о своем вчерашнем плане. Уклонение от регистрации показалось мне теперь глупым. Ведь я могла не уложиться за один день с осуществлением своих намерений, и тогда спальное место будет мне как нельзя кстати. Мало ли какие непредвиденные обстоятельства могут задержать меня в «Трансформаторе», с этим нельзя не считаться.

* * *

Мы с Таней дошли до здания, похожего на типовой советский дом культуры. На треугольном фронтоне портика с колоннами был растянут баннер с вопросом, который приостановил ход моих мыслей: «Змея или веревка?»

– А при чем тут змея и веревка? – невольно спросила я Таню. Она уже открыла передо мной входную дверь и ждала, когда я в нее войду. Увидев ее недоумение, я указала рукой на баннер.

– Это Шанкара, – сказала она и сразу вслед за этим сообщила, что спешит на поезд и дальше со мной не пойдет. Мне нужно было пройти по коридору к первой двери слева, с табличкой «Приемная».

Войдя в холл, я встретилась взглядом с Федором, который смотрел на меня со своего портрета на стене. Здесь он выглядел более демонически, чем на своем фото в профиль, выбранном для сайта «Трансформатора». Пышная шевелюра, борода, в глазах – нечто среднее между приветствием и вызовом на поединок. Это был не Федя из моих воспоминаний, это был Мокшаф.

В приемной стояли четыре письменных стола с компьютерами. За одним из них сидела женщина лет 40 в скромном синем платье. Она приветливо посмотрела на меня и указала мне жестом на стул напротив себя.

Эту женщину звали Галина. Узнав, что я пришла на регистрацию, она дала мне анкету для заполнения.

Большинство вопросов в этой анкете были те же, что и в формулярах гостиниц. Я заполняла ее, сидя напротив Галины за ее столом, а она дружелюбно следила за моей работой. Последним был вопрос: «Что ты ждешь от ретрита?» Я решила его пропустить, но Галина этого не допустила.

– Каждая графа должна быть заполнена. Так что же ты ждешь от ретрита? – спросила она меня.

Недолго думая, я написала: «Встретиться с Мокшафом» и вручила ей свою анкету. Никак не реагируя на эту запись, Галина убрала мою анкету в ящик своего стола и приступила к рассказу о правилах, которые действовали во время ретрита.

Если регистрация в «Трансформаторе», которой я в Москве больше всего боялась, оказалась беспроблемной, то некоторые установки, обязательные к исполнению с завтрашнего дня, меня озадачили. Особенно «режим полного безмолвия».

О том, что во время ретрита соблюдается тишина, я прочитала на сайте, но я не могла и думать, что все будет так серьезно. Десять дней из четырнадцати все участники ретрита могли подавать свой голос только в крайних случаях – например, если им требовалась медицинская помощь или в их жилом корпусе потек водопровод. Но даже в таких случаях запрещалось говорить об этом с другими участниками ретрита – все надо было решать только с работниками секретариата.

Эта новость меня сначала напрягла, а потом я подумала: а мне-то что? Когда начнется это их «полное безмолвие», меня здесь не будет.

– О задачах ретрита у тебя еще будет разговор с Парджамой. Она у нас главный гид ретритеров, – сказала в заключение Галина.

Еще один гид. Это меня позабавило – ну прямо, экскурсионное бюро. Но вслед за этим обнаружилось еще одно удручающее предписание, которое к тому же вступало в силу уже сегодня: ретритеры должны были сдать в камеру хранения не только лишние вещи, но и мобильник, а также кошелек. Сделать это надо было еще до обеда. После сдачи вещей каждый ретритер получал багажный талон, и только при его предъявлении мог сегодня получить в кантине обед.

– Про мобильник я не знала, – попыталась возразить я. – У меня мама сейчас болеет, и я обещала ей звонить из лагеря. Нельзя сделать для меня исключение?

– Нельзя, – мягко, не сказать ласково, ответила Галина. – Ретрит не имеет смысла, если в голове останутся посторонние мысли. Отсюда правило: на время ретрита оборвать все связи с внешним миром. Это всего десять дней. Позвони маме, пока у тебя еще есть телефон, и объясни ей все это. Она поймет.