Исчезнувшее свидетельство

Так повелось, что мы проводили наши исторические расследования, суть которых я пересказал в своих предыдущих повестях, попеременно то у Окладина, то у Пташникова, то у меня. Раньше, когда мы собирались у историка, на этих встречах присутствовала его дочь Ольга – студентка медицинского института, или жена Любовь Александровна – артистка Волковского театра. Сегодня их не было дома: Ольга, как я узнал от Пташникова, закончила институт и уехала по распределению в сельскую больницу, Любовь Александровна играла в вечернем спектакле. Их отсутствие, как я понял, вполне устраивало краеведа: в пылу спора он частенько выходил из себя и в женском обществе вынужден был сдерживать свои эмоции. В этот вечер, судя по первым репликам, спор предстоял жаркий.

Окладин принес с кухни кофейник, разлил кофе по чашкам и, выполнив обязанности хозяина, первым ринулся в бой:

– С вашего позволения я и начну… Вот вы посетили экспозицию в Спасо-Преображенском соборе. Я не против экспозиции как таковой, но на основании каких научно обоснованных данных сделан столь категоричный вывод, что «Слово о полку Игореве» приобретено в Ярославле, у архимандрита Спасского монастыря и ректора Ярославской семинарии Иоиля Быковского?

Пташников незамедлительно принял брошенный Окладиным вызов:

– Открытию экспозиции предшествовала большая научно-исследовательская работа. Экспозиция построена по результатам этой кропотливой работы. А чем располагаете вы? Ратуете за строгий научный подход, а сами руководствуетесь ничем не подкрепленными сомнениями. В том, что «Слово о полку Игореве» нашли в Ярославле, ничего удивительного, а тем более странного нет: идею русского единства перед лицом общего врага ярославцы кровью защищали на Туговой горе, на Сити, на Куликовом поле!

– Идея патриотизма была близка и вологжанам, и костромичам, и ростовцам. Они тоже отстаивали свободу родины на полях сражений. Считаю ваш довод неубедительным.

– Трудно убедить тех, у кого мнение о том или ином вопросе составилось раньше, чем они вдумались в него, взвесили все обстоятельства!

– Чтобы взвесить обстоятельства находки и гибели списка «Слова о полку Игореве», мы и собрались здесь, не так ли? Поэтому давайте выдвигать не упреки, а доказательства. Вас самих, Иван Алексеевич, разве не настораживает, что ярославский помещик Мусин-Пушкин нашел «Слово» именно в Ярославле, именно в то время, когда в русском обществе так резко возрос интерес к древнерусской истории и культуре? Сама императрица Екатерина Вторая всерьез увлеклась древней историей России – и тут же, как по мановению волшебной палочки, появилось «Слово о полку Игореве», древнейший памятник русской письменной культуры, найденный не кем-то другим, а опытным царедворцем Мусиным-Пушкиным. Не слишком ли много совпадений?

– На что вы намекаете?

Окладин выдержал паузу и, не ответив Пташникову, спросил:

– А не случилась ли с приобретением «Слова о полку Игореве» примерно та же история, что и с Лаврентьевской летописью?

Пташников сморщился, словно у него прихватило больной зуб, недовольно проговорил:

– Эта история к «Слову о полку Игореве» никакого отношения не имеет и нечего ее вспоминать.

– Она наглядно показывает, как Мусин-Пушкин пополнял свое Собрание российских древностей, – возразил Окладин. – К счастью, Лаврентьевская летопись сохранилась – граф подарил ее великому князю Александру Павловичу, а тот передал летопись в Петербургскую публичную библиотеку. В чем нельзя отказать нашему земляку, так это в находчивости: подарив летопись будущему императору Александру Первому, он тем самым прекратил домогательства на нее английского посланника, тоже большого любителя древностей…

Пташников нетерпеливо прервал Окладина:

– Вы не справедливы к Мусину-Пушкину! Подарив летопись Александру, он сохранил для России древнейшую из всех доныне найденных летописей, написанную еще в 1377 году, с древнейшим списком «Повести временных лет».

– Что же случилось с Лаврентьевской летописью? – обратился я к Окладину, понимая, что на этот вопрос вряд ли захочет ответить краевед.

И действительно, его лицо тут же приняло кислое, недовольное выражение. Но Окладина это не остановило.

– Чтобы нарисовать полный портрет графа, эту историю следует вспомнить, – рассудил Окладин, тоже заметив реакцию краеведа. – В 1813 году в журнале «Вестник Европы» были опубликованы «Записки для биографии его сиятельства графа Алексея Ивановича Мусина-Пушкина», между прочим, написанные самим графом. Чем-чем, а скромностью он никогда не страдал.

– Статья была напечатана без ведома Мусина-Пушкина и против его воли! – опять вступился за графа краевед. – По просьбе Бантыша-Каменского он написал автобиографию, а археограф Калайдович без согласования с Мусиным-Пушкиным пристроил ее в журнал.