Исчезнувшие

В мозгу у Васьки моментально сложилась картинка, от которой его продрал мороз. Он вспомнил звероватый взгляд Ивана, хитренькую улыбочку Мариты, две промышленных мясорубки за перегородкой, коптильню в сарае, и то, как они исчезали, без причины, без звонка: Наталья, Юля и Люба, Лера и Виталик, который не уехал ни в какой Волгодонск. Виталик, конечно, с хорошим мозговым вывихом, но не настолько, чтобы не позвонить матери, телефон ведь работал…

Васька подъехал ближе, отстегнул крепления, снял лыжи. Взял полешко потолще, примерился и почти без размаха опустил его Ивану на голову. Торцем.

Иван без звука повалился на спину, упасть ему не дали аккуратно сложенные дрова, и он сидел, смотрел широко раскрытыми глазами в небо, а с волос медленно текло что-то мутно-белое, кисельное. Мозговое вещество, понял Васька. А ещё он понял, что из гордеевской группы никто больше не уйдёт.

Взял Надю за плечи, приподнял, резко встряхнул.

– А? Что? Ваня… Ты чего сидишь-то, вставай, нам идти надо.

Васька не тратя слов застегнул на ней штормовку, стащил с шеи шарф, завязал, как маленькой, на узел сзади.

– Надеваем лыжи, разворачиваемся и поехали. Поехали-поехали, нечего тут… смотреть.

– А… Ваня?

– Ваня твой сам как-нибудь доберётся. Надь, ты дура, что ли? Не видишь, что ли? Он мёртвый уже. Поехали отсюда, если не хочешь мне передачки в тюрьму носить.

– А… куда?

– Что куда?

– Куда носить?

– Никуда! Что ты улыбаешься? Ты совсем уже!

– Я не совсем. Просто вспомнила, как в том походе, нашем с тобой… ты мне сказал то же самое. Ты подыши поглубже, и поедем. А то ты белый весь. Вась, а кто его убил-то? А меня не убили! Подумали, что и так мёртвая, а у меня просто обморок.

Нет, она всё-таки дура, его Надя. Его Надя.

Через час они были уже на шоссе. Владелец «Хаммера» долго кочевряжился: «Куда с лыжами в салон, совсем, что ли…» Васька вдруг захохотал, запрокинув голову, и подтвердил сквозь смех: «Совсем. А что, по нам не видно, что ли?» Они запихали в салон лыжи, влезли сами и сидели всю дорогу молча, обнявшись так крепко, словно сидели не в тёплом салоне «Хаммера», а в кабинке аттракциона «Американские горки».

Часть 21

В кругу друзей

На станцию приехали втроём. Не обнаружив Нади с Васькой-гитлером, Лось с Гордеевым накинулись на Ирочку, которая шла, как оказалось, последней. Лось повторял как заведённый:

– Не могла сказать?! Ты последняя ехала, сказать, что ли не могла? Сказать-то можно было?

Гордеев высказался более определённо:

– С Васькой болтала всю дорогу («И весь привал рта не закрывала» – вставил злопамятный Лось), а теперь мне впариваешь, что не заметила, как он отстал?

– Я откуда знала? Может, он просто уйти решил. Уехать, то есть, – отбивалась Ирочка, возмущённая столь явным предательством Лося.

– У нас так не принято. Если бы захотел уйти, предупредил бы вас, он ведь за вами шёл. – Гордеев, нечаянно сорвавшись на «ты», вернулся к вежливому «вы».

«Ты» – для своих, поняла Ирочка. Вежливая форма обращения, обычная для людей, впервые увидевших друг друга, в устах Гордеева выглядела оскорбительной. Хотелось – на «ты», хотелось стать своей, как Васька, с которым ей весь день было весело. Как Надя… Вспомнив о том, что Надя с ней вообще не разговаривала, а Васька уехал не попрощавшись, Ирочка мстительно доложила:

– За Надей своей побежал. Она всю дорогу отставала, дисциплину нарушала. (Про дисциплину в группе ей вчера объяснял Лось, и она воспользовалась термином, как ей казалось, удачно.

– О дисциплине не тебе говорить! – В сердцах перешёл на «ты» Гордей, но Ирочку это не обрадовало, а напротив, оскорбило. – И не тебе судить Жемаеву. Отстала, значит, причина имелась.

– Имелась, имелась. Причину зовут Васька-гитлер, приревновала мальчика, вот и вся причина. Я, что ли, виновата, что он от меня не отходит. Не отходил, – поправилась Ирочка. – И между прочим, не «ты», а «вы». Мы с вами на брудершафт не пили.

– Возмечтала… – успел вставить Лось прежде, чем Гордеев открыл рот. И Ирочка его возненавидела.

Откуда ей было знать, что Дмитрий Лосев, мастер спорта, женолюб и вертопрах, весь день изнывал от ревности: Ирочка общалась исключительно с Васькой-гитлером, а с Лосем не обмолвилась и двумя словами. А Ваське улыбалась так, что хотелось схватить её в охапку и оттартать на станцию, и больше никаких походов, только с ним, с Лосем. И больше никаких Васек. Или Васей. Или Вась. Лось запутался.

Он кипел от злости, ревности и обиды: ведь клялась, что любит, и даже обещала покончить с собой, если Лось с ней расстанется. Он тогда не понимал, думал, рисуется, на испуг его берёт. Женские уловки. А сейчас Лосю самому хотелось повеситься на осине. Хотя осин здесь нет. Или хоть на ёлке. Нет, ёлка его не выдержит, а природу губить – последнее-распоследнее дело.