Утром Иона пытался до нее дозвониться, чувствуя, что должен все объяснить насчет квартиры. Задним числом он мог бы догадаться, почему она не отвечает на его звонки и сообщения. Из сказанного Флетчером следовало, что полиция уже допрашивала Дилана, так что Мари знает о произошедшем. Однако Иона чувствовал себя обязанным лично все ей объяснить. Когда она не перезвонила, он отправился к ней домой, надеясь, что Мари еще не уехала к сестре.
И напрасно.
– Ясно же, что Гев все нам хотел оставить, но ведь нет! Тебе понадобилось сунуть туда свой нос! – орала Мари. – А теперь полицейские знай себе вопросы задают. Они даже ведут себя так, будто бы Дилан что-то нарушил! А он ездил туда лишь затем, чтобы хоть как-то почувствовать близость к отцу. Не хотел меня расстраивать, потому и молчал. Он клянется, что вообще ничего не знал о деньгах, а мой сын не врун!
Иона гадал, обмолвился ли Дилан о травке, которую покуривал, или тоже как-то запамятовал. Он снова попытался вставить словечко:
– Мари, если ты впустишь меня в…
– Мам, все нормально?
За спиной Мари в коридоре показался Дилан. Он бросил сумку с вещами рядом со стоявшими в прихожей двумя чемоданами и с неприкрытой злобой посмотрел на Иону.
– Все хорошо, дорогой, иди заканчивай собираться, – сказала ему Мари. Затем обернулась и снова вперилась в Иону ядовитым взглядом. – Господи, как же жаль, что я вообще обратилась к тебе за помощью. Неудивительно, что Гев перестал с тобой разговаривать, он знал, что от тебя одни напасти! Иона по имени, Иона и по натуре[1]
. Держись-ка ты от нас подальше. Видеть тебя больше не желаю. Никогда!– С удовольствием, Мари, – сказал Иона хлопнувшей перед ним двери.
Он развернулся и пошел к машине. Он не винил Мари за злобу. С ее точки зрения, он только и делал, что навлекал на них одну беду за другой. Тот факт, что у него не оставалось выбора, что все его действия диктовались обстоятельствами, не повлиял бы на нее точно так же, как и на Флечтера.
Если на то пошло, то и на самого Иону тоже.
Он полночи пролежал без сна, не спеша прокручивая в голове свои действия. Но его самобичевание зиждилось на вероятности того, что за дверью квартиры
Если за дверью был Стокс, он наверняка бы попытался забрать деньги?
Находка денег изменила абсолютно все. Похоже, раз и навсегда снялся вопрос, имел ли Гевин отношение к коррупции. Когда Иона смотрел на занимающийся за окном рассвет, в голову ему пришла еще одна тревожная мысль. Независимо от того, кто находился за дверью квартиры, Стокс что-то искал, когда вломился в дом Мари. Вывод напрашивался сам собой – деньги. Но как Стокс о них узнал?
Если только Гевин ему не сказал.
Иона по-прежнему не хотел верить, что Гевин и Оуэн Стокс могли действовать сообща, однако в предположениях Флетчера присутствовала определенная логика. Во-первых, нельзя не учитывать три трупа в пакгаузе. Надин, Даниэль Кимани и еще один пока что неопознанный мужчина. На первый взгляд, наличие Кимани подрывало версию о связи убийства с нелегальной перевозкой мигрантов. Версия эта и раньше казалась зыбкой, особенно с учетом слов Флетчера, что контактов с бандами за Стоксом не числилось.
Но Гевин как раз работал с бандами. А семьсот пятьдесят тысяч фунтов сами по себе являлись мотивом. Людей убивали за гораздо меньшие суммы, что порождало новые жуткие версии касательно самих жертв. Если же –
На случившееся с Тео?
Это возвращало Иону в исходную точку. К вопросу о том, зачем Гевин позвонил ему в ту ночь. Гевин мог иметь куда более сложные мотивы, чем кто-либо предполагал. Возможно, деньги и попытка искупить давнюю вину не исключали друг друга, во всяком случае по его разумению. Возможно, одно вело к другому, а Оуэн Стокс, трупы в пакгаузе и все остальное неразрывно связано между собой.
А может, Иона просто хватался за соломинку.
Он завел машину и уехал от дома Мари. Таким потерянным и беспомощным он не чувствовал себя со времени исчезновения Тео, а к пониманию сути дела по-прежнему не приблизился ни на шаг. Только в одном месте он мог бы найти ответы.
Но сначала придется ненадолго остановиться.
Уилкс обитал в одноэтажном доме на две квартиры постройки 1960-х годов, стоящем на тупиковой улице. Этот последний дом отличался от соседних отказом от дверей и оконных рам из пластика в пользу дерева, с которого слоями осыпалась краска. Строение окружал крохотный палисадник, где кривые розовые кусты медленно задыхались под натиском сорняков.