Исчезнувшие близнецы

Не все сразу же прыгали в постель к нацистам, и Каролина дурой не была. Подобные отношения заканчивались так же быстро, как и начинались. Длительные ухаживания были намного выгоднее, чем перегоревшая страсть. Зигфрид был робким юношей, а Каролина – яркой красавицей. Она держала его на почтительном расстоянии: игривые намеки, временами отстраненность… Отношения между Каролиной и Зигфридом оставались на уровне очаровательного флирта.

Зима 1941–1942 года выдалась невероятно суровой, к тому же началась очень рано. В декабре температура упала значительно ниже нуля. Мы напоминали кочаны капусты: блузка, свитер, пальто. Если повезло, у тебя было теплое пальто. Если повезло еще больше – два свитера. Тогда женщины не носили штанов или широких брюк, только юбки, чаще до середины икры. А если совсем уж везло, у тебя были сапоги, в которых можно было согреть ноги. Тонкий хлопчатобумажный шарф, бабýшка[29], – единственное, чем мы прикрывали голову.

В цеху было тепло. На улице стоял ледяной холод. И даже когда мы оказывались дома, облегчения это не приносило. В неотапливаемом здании было всего на пару градусов теплее, чем на улице. Даже сложенное вдвое одеяло мало помогало. Заснуть было практически невозможно. Просто не было способа согреться. Через щели в окнах, хотя мы и заткнули их газетной бумагой, свистел ветер.

Когда в свои права вступил декабрь и подул северный ветер, я промерзала до костей. Каждую ночь я мерзла. Я натягивала всю свою одежду, куталась в одеяло и, если удавалось довести себя слезами до изнеможения, засыпала. Но уже через час просыпалась от того, что меня била дрожь. И психологически, и физически я проигрывала эту битву. Каждый день я боялась идти домой, опасаясь не пережить очередные ледяные восемь часов. Помимо всего прочего, я плохо себя чувствовала. Я была истощена, обезвожена и плохо питалась. Не хватало витаминов и белка, чтобы противостоять простуде. Скудного количества пищи было недостаточно для поддержания организма, и наша сопротивляемость снизилась до минимума. Казалось, силы по капле сочатся из моего тела. И я всерьез беспокоилась, что не переживу очередную ночь.

Однажды особенно холодной ночью в конце декабря я лежала, свернувшись калачиком под сложенным вдвое одеялом и укрывшись поверх него картоном, и дрожала так сильно, что зубы стучали. Я понимала, что конец близок, и уже готова была сдаться. Если честно, мне было наплевать, умру я или нет, только бы избавиться от этих страданий. И если бы рядом не оказалась Каролина, я бы до утра не дожила.

Я лежала, тряслась как осиновый лист и плакала навзрыд, когда почувствовала, что кто-то гладит меня по спине. У моей постели стояла Каролина со своим одеялом и подстилкой.

– Подвигайся, – велела она, – к тебе гости.

– Не надо! – запротестовала я. – Похоже, я заболеваю, не хочу, чтобы и ты заразилась.

– Помолчи, – ответила она. – Просто подвинься.

Она скользнула под одеяло и прижалась ко мне. Обнявшись, мы лежали на двух подстилках под двумя одеялами.

Я уже выдохлась и готова была забыться вечным сном. Но Каролина проявила силу там, где у меня ее не хватило. Она хотела, чтобы я выжила. Она вернула меня к жизни. Тепло наших тел соединилось и согревало нас всю ночь.

Она замолчала. Слезы струились по ее щекам, губы дрожали, дыхание было прерывистое. Кэтрин достала коробку бумажных салфеток и обняла Лену за плечи, пытаясь успокоить.

– Хотите, мы на этом остановимся? – спросила она.

Лена покачала головой.

– Мы выжили. Каждую морозную ночь мы скручивались калачиком, я обхватывала руками и ногами ее прекрасное тело… И мы выжили. Многие не перенесли тех холодных польских ночей. Утром мы просыпались, а кто-то проснуться уже не мог. Иногда мы обнаруживали замерзших детей, их маленькие тельца навеки остались скрюченными.

Обморожение было обычным делом, а его последствия – просто ужасающими. В больнице гетто со смешным запасом медикаментов пытались помочь пострадавшим этой лютой зимой – иногда накладывали повязки, иногда ампутировали конечности, но многие не выживали. Случалось, кто-то выживал, но пальцы так и оставались обмороженными. Благодаря решительности и силе воли Каролины я выжила.

– Она вас согрела.

– Даже больше. Я плохо себя чувствовала и, несмотря на все усилия Каролины меня согреть, все-таки заболела. У меня поднялась температура, ее никак не удавалось сбить. Меня бросало то в холод, то в жар. В итоге мне стало настолько плохо, что я не смогла выйти на работу. В цеху меня прикрывал Давид. Вечером Каролина вернулась домой с чашкой горячего супа.

– Где ты его взяла? – удивилась я.

– Об этом не волнуйся, – ответила она. – Твое дело – поправляться.

Разумеется, я догадалась, что суп она взяла у Зигфрида, поэтому расстроилась. Каждый вечер она приносила мне чашку супа, немного сыра и мяса, а в обеденный перерыв – горячий чай, тост с вареньем и даже кусочек какого-нибудь фрукта. Я понимала, откуда что берется, и умоляла ее не давать Зигфриду никаких обещаний, не компрометировать себя.

– Помолчи, – отвечала она. – Я сама о себе позабочусь.