– После смерти Каролины у меня возникло ощущение, что больше ничего не осталось. Что еще могло произойти? Был ли вообще смысл жить дальше? Тем не менее я каждое утро вставала и шла дальше вместе с другими женщинами – рабынями на текстильной фабрике. Откуда-то я черпала внутренние силы, чтобы выжить.
Жизнь в Паршнице была трудной во всех смыслах. По утрам и вечерам суп. Хлеб дважды в неделю. Можно было съесть всю порцию сразу, можно растянуть на неделю – для голодного человека решение было очень непростым. На ночь нас загоняли в бараки, битком набитые людьми.
Несколько месяцев я страдала глубочайшей депрессией. Я потеряла всех: семью, Каролину, Мюриэль, малышек… Каждое утро я просыпалась, каждый вечер ложилась спать – дни тянулись тягостной чередой. Единственное разнообразие – в одежде, которую мы должны были шить. Иногда мы шили одежду для концлагерей, временами – форму для солдат вермахта, а бывало, что и гражданские рубашки, платья, юбки.
Лагерь был обнесен забором с колючей проволокой, через определенные промежутки стояли сторожевые вышки, но на Освенцим это совсем не было похоже. Мы могли свободно перемещаться по лагерю, даже гулять вдоль забора. Время от времени по дороге проходили местные жители, чехи. Иногда даже проезжали на велосипедах дети. Они останавливались и разговаривали с нами. Местные оказались очень добрыми людьми. Бывало, они приносили немного фруктов, головку сыра и бросали нам через забор.
У некоторых из нас оставалось немного денег. Я тоже приехала в лагерь с деньгами, которые спрятала в туфли под стельку. Когда надсмотрщики не видели, у детей, которые быстро освоили торговлю на «черном рынке», можно было купить даже кусочек мяса.
Кроме еды, местные делились с нами вестями с фронта. Они знали, что русские отразили нападение Германии. Знали, что немецкая армия потерпела поражение в Северной Африке. Но больше всего воодушевляли новости о том, что союзники бомбят Германию.
Когда кто-то из женщин получал от местных новости о ходе войны, слухи распространялись по лагерю, как рябь по озеру. Весь 1943 год союзники бомбили где-то далеко, поэтому сами мы ничего не слышали, тем не менее нам хватало и этого, чтобы не терять надежды.
У меня еще оставались рейхсмарки. Я уже рассказывала, что когда нацисты оккупировали и аннексировала Хшанув, то запретили нашу валюту, злотый, и потребовали обменять злотые на рейхсмарки. То же самое коснулось и Чехословакии. Крону запретили и заменили ее рейхсмарками. Поэтому у меня в туфлях была официальная валюта. Я быстро научилась торговаться на «черном рынке». Моим главным поставщиком стал Душан – долговязый шестнадцатилетний подросток на синем велосипеде.
Пока у меня оставались рейхсмарки, я могла хоть как-то заботиться о себе. Недоедание было опасно. Если твое состояние ухудшается, ты ослабеваешь и становишься восприимчив к болезням. А если ты слаб, снижается твоя производительность. А когда производительность снижается, тебя высылают в лагерь смерти. Душан приносил яйца. Маленькое, но богатое белком яйцо помогало сохранить здоровье.
На фабрике многие девушки пришили потайные карманы к своим спецовкам, и я тоже сделала это. Душан просовывал яйца через забор, а я прятала их в карманах.
А еще Душан был таким себе Эдвардом Мэроу[40]
из Паршнице. Его семья, видимо, имела радио, и он с радостью делился со мной новостями о ходе войны. В июле он до поздней ночи отирался у забора, чтобы рассказать, что союзники бомбили Рим, а король Италии арестовал Муссолини.– Если этот толстый дуче падет, туда же дорога и мошеннику-австрияку, – усмехнулся Душан.
Тем вечером он подарил мне три яйца. Я очень любила этого мальчишку.
Зима 1943–1944 года выдалась суровой, а морозные дни и ночи стали печальным напоминанием о тех ночах, которые я провела в обнимку с Каролиной. Оглядываясь назад, могу сказать, что воспоминания о днях, проведенных в нашем подвальчике, где мы были втроем с малышками, стали для меня самыми сладкими и удивительными. Как же мне их не хватало!
У Душана были родственники в Украине, которые постоянно сообщали о продвижении Советской Армии в 1943 году. В апреле 1944 года советские войска дошли уже до Румынии и находились всего в каких-то семистах километрах от нашего лагеря.
Как сваренные вкрутую яйца, которые приносил Душан, питали мой организм, так новости, которыми он делился, питали мою душу.
В конце мая Душан остановился у забора и рассказал, что американская армия марширует по Италии, уже недолго осталось. В тот день мне так хотелось есть, что я попросила принести курятины. Он улыбнулся:
– Хочешь, чтобы я приготовил тебе курочку?
– Да. Сколько с меня?
– Две рейхсмарки.
– У меня столько нет. Деньги почти закончились.
– А сколько есть?
– Десять рейхспфеннигов.
– Десять рейхспфеннигов? Это же гроши. А пятьдесят?
– Честно, Душан. Десять рейхспфеннигов – все, что осталось.
– Ладно. Только для тебя, договорились? Завтра принесу.