Исчезнувший

Я успокоился. Мог бы и сам догадаться. Но, поскольку пребывал слегка не в том состоянии, чтобы поражать окружающих чудесами сообразительности, решил не ругать себя за оплошность.

Ящик, оказывается, стоял за дверью. Тоже вполне объяснимо — длинный был все же не настолько высок, чтобы провести операцию по вздергиванию меня без подручных средств. Матрешка просто взяла короб и заволокла в комнату. Установила у моих ног, не без труда вскарабкалась на него и принялась возиться с веревками. При этом моя морда постоянно тыкалась в ее лохмотья. Которые, между прочим, благоухали отнюдь не «шанелью». Но, будучи ограничен в движениях, поделать с этим я ничего не мог.

— У тебя ножа нет? — спросила матрешка, провозившись пару минут.

— В заднице заныкал, — процедил я сквозь зубы.

— Проверю! — гнусно хихикнула она.

— Там узел простой должен быть! Руками пробуй!

Веревка подалась неожиданно. Настолько, что не только я, но и матрешка грохнулись на пол. Я попытался было подняться, но ничего не получилось — руки-ноги не слушались. Ноги — потому что закоченели, руки — потому что затекли. Максимум, чего удалось достичь — принять сидячее положение. И я стал яростно натирать ничего не чувствующими руками ничего не чувствующие ноги.

У матрешки с принятием вертикального положения проблем не возникло. Хотя при огромном количестве тряпок, обмотанных вокруг тела, а также из-за отсутствия привычки заниматься зарядкой по утрам, делала она это дольше, чем обычный человек. Но сделала. Выпрямилась и плотоядно уставилась на меня.

— Ящик на место оттащи, — скомандовал я.

— Зачем?

— Ненавижу ящики. У меня от них импотенция делается. Короче, ты любви хочешь?

— Ага, — сообразила она, схватила ящик и поперла туда, откуда взяла. Но тут же вернулась и снова уставилась на меня, желая любви.

Я еще раз осмотрелся. Из положения сидя открывался несколько другой вид на помещение. Внимание сразу привлекла куча, сваленная в небольшом закутке, который, судя по останкам унитаза, некогда был туалетом.

Еще раз попробовав подняться, я с удовлетворением отметил, что массаж помог — ноги, хоть и не вполне, начали слушаться меня. С руками было сложнее, но в них тоже появилось покалывание — значит, кровь потекла по жилам.

Проковыляв к экс-туалету, я растянул губы в ухмылке. Куча оказалась моими манатками. Ликвидаторы, мать их, раздевали меня здесь. Ну, правильно — не голым же по улице тащить.

Открытие если и не явилось лучиком надежды, то приятной неожиданностью стало точно. В данный момент я был почему-то уверен, что умирать лучше одетым. Гораздо лучше. А потому принялся одеваться.

— А это ты зачем? — матрешка неслышно подкралась сзади и теперь с подозрением наблюдала за моей борьбой с пуговицами.

— Замерз, — пояснил я.

— А трахаться мы в одежде будем, что ли?! — она повысила голос до предыстерического. Появись сейчас в поле слышимости ликвидаторы — проблем не миновать.

— Цыц! — приказал я. — У меня ноги не сгибаются, руки не сгибаются. У меня вообще ничего не сгибается! Как я в таком состоянии трахаться буду? Отогреюсь — поговорим.

— Смотри, — слегка успокоившись, пригрозила она. — Обманешь — своих позову.

— А твоих здесь много? — спросил я с надеждой.

— Человек семь.

— Не поможет. Понимаешь, тетка, сейчас сюда два плохих мишугенера придут, с ножиками и пистолетами. Так что семь бомжей — это мало. Эти двое их перестреляют, как курей на огороде. Им это — раз плюнуть, потому что они — мафия.

— Ты что говоришь такое? — встревожилась матрешка. — Какая мафия?

— Злая, — я натянул свитер и принялся за ботинки. Хорошо, те были на липучках — моя врожденная неприязнь к шнуркам наконец оправдала себя. — А ты думала, я для собственного удовольствия висел? Меня хотели пытать, убить и съесть.

— И что делать? — матрешка потихоньку начала скатываться на блеющий тон.

— Не орать, — посоветовал я, натягивая куртку. — Пока она не знают, что я освободился — нам плюс. А дальше видно будет.

— А почему сразу не предупредил?

— А самой сложно догадаться? — где-то скрипнула дверь, и я толкнул матрешку к выходу. — А ну, спрячься где-нибудь и не отсвечивай. Если жить хочется.

Жить ей, судя по всему, хотелось. Даже больше, чем трахаться. Какой бы неприглядной ни была эта жизнь. Поэтому через пару секунд она успешно растворилась в воздухе.

Я поднял с пола фигурную бутылку забугорного образца и отступил к стене. Занял позицию слева от входа, осмотрелся и решил, что это лучшее, чем можно побаловать себя в сложившейся ситуации. В том, что возвращались именно ликвидаторы, сомневаться не приходилось — шаги слышались отчетливо и звучали они весьма уверенно. К тому же присутствовали в двойном экземпляре. От очной ставки, стало быть. Решили отказаться.

Потом стали различимы голоса. Вернее, слова, потому что голоса слышались уже давно.

— Не нравится мне в последнее время Ленивый, — говорил коротышка. — Что-то он в последнее время мутный стал. Ой, чувствую, потолкую я с ним…

— Один не лезь, — сказал на это длинный.

— А че, думаешь — не справлюсь? — в голосе коротышки прозвучал истеричный вызов.