Исетская Академия. Дневники мертвеца (СИ)

Рыков и Бунин попытались вмешаться, но их вязь едва не срикошетила в учеников, что заставило мужчин остановиться. Диана этим воспользовалась, атакуя опасным заклинанием, расплавляющим глаза.

* * *

— Что, боишься за свое личико? А я еще одно знаю, тебе понравится!

В подтверждение своих намерений Флер ударила вязью, которая сваривает внутренности прямо внутри человека, но делает это медленно, мучительно, не давая умереть, страшно истязая. Соланж Ганьон успешно ее парировала, укрепив защитный кокон, но противница не ослабляла натиска, бездумно швыряясь самыми мерзкими заклинаниями из всех возможных.

Ланж отразила удушающую вязь, потом — раздробляющую конечности, сжигающую заживо, вызывающую гниение плоти. Они лились неудержимым потоком, и девушка не понимала, откуда ее туповатая и безобидная подруга узнала о столь темной магии. Все они были в списке запрещенных, но даже если Флер и вычитала их в порыве отчаяния, то чтобы швыряться этими заклятиями — нужно обладать большой силой и натренированностью. Иначе практика темной магии могла закончиться весьма печально для самого мага.

Стоило об этом подумать, как смертоносная вязь начала рикошетить во все стороны: полетели куски мрамора, пыль, ошметки фруктов. Соланж всерьез испугалась, что Флер сошла с ума, и сейчас представляет опасность не только для соперницы, но и для самой себя.

— Остановись, немедленно! — кричала она, но тщетно.

* * *

Диана мерзко улыбнулась, прежде чем выбросила новую вязь.

Глава двадцать седьмая, рассказывающая об уходе за раненным

18 ноября 1830 года по Арагонскому календарю

— Как он?

— Уже лучше, мадмуазель.

— Можно его увидеть?

— Не стоит, приходите позже.

— Вы мне уже две недели это твердите!

— Значит, стоило бы уже сделать выводы.

Ланж разозлилась, но не показала Илье Мизинцеву, как ее выводит из себя его спокойствие и непоколебимость. Она никому не показывала своих эмоций, поэтому люди называли ее бессердечной, холодной, бесчувственной. Ланж и сама в это верила, испытывая только гордость, пока на нее не свалилась куча несчастий.

— Пропусти ее, — раздалось из-за двери, и Ланж буквально вломилась в кабинет ректора.

Онежский полулежал на кушетке у стены, рядом был заваленный мазями и разными лекарскими инструментами столик, над которым склонился Рыков.

— Добрый вечер, мадмуазель. Вы так настойчиво пытались меня навестить. Надеюсь, у вас все в порядке?

Девушка почувствовала, как щеки наливаются красным, и впервые за все время взаимодействия с мужчинами опустила глаза.

— Простите за мою настойчивость, я лишь хотела убедиться, что вам ничего не угрожает.

Мизинцев выразительно хмыкнул, и ректор попросил их с Рыковым удалиться. Оба посмотрели на него с сомнением, но просьбу выполнили.

— Как видите, я жив, и уже почти здоров.

Взгляд Ланж помимо воли устремился к кровоточащим порезам, но не они вызывали смущение: из одежды на Дмитрии были только черные брюки. Ей выпала возможность убедиться, что ректор действительно был красивым мужчиной, превосходно сложенным, и лишь раны портили великолепный облик. С трудом оторвавшись от созерцания его груди, Ланж перевела взгляд на лицо, и заметила, как он бледен, и какие круги залегли под глазами.

— С того дня я хотела поблагодарить вас, но у меня не было возможности.

— Конечно, — усмехнулся Дмитрий, — главный библиотекарь очень ревностно приступил к моему лечению, оставив свои прямые обязанности, и не давая лекарям выполнять их работу.

— Позвольте мне…

— Сядьте, — сказал ректор, заклинанием подвигая к кушетке кресло.