Исетская Академия. Дневники мертвеца (СИ)

Ланж посмотрела ему в глаза, видя много настороженности и ожидания, и ей вспомнился тот страшный момент, когда Диана сплела осколочную вязь. Это заклинание было опасно тем, что имело большой радиус поражения, и могло нанести урон сразу нескольким целям. Парижанка понимала, что если смертельные осколки ударят в ее кокон, то разлетятся во все стороны, поразив и учеников, и деканов. Этого и добивалась Диана, чтобы Ланж убрала защиту, позволив заклинанию убить только ее. Самопожертвование — благородный поступок, но дело еще в том, что однажды девушка позволила умереть Флер подобным образом, о собственное срикошетившее заклятие, и Диана хотела не просто убить ненавистную француженку, но и помучить перед смертью.

Именно в такую безнадежную минуту появился Онежский, первым уловивший концентрацию темной магии в подземелье. Он увидел, как Соланж убрала защитный кокон, но не мог ей позволить пожертвовать собой. Это ведь был его долг — защищать Академию, но он заигрался, позволив мертвецам спокойно жить в этих стенах, дав им иллюзию скрытности и безопасности. И сейчас за его ошибку расплачивалась девушка, ради которой он и сам был готов умереть.

Вот он и сплел из магических нитей щит, прикрыв и француженку, и всех остальных в подземелье. Кроме себя.

— Господин Онежский! — нежный голос вырвал его из воспоминаний. — Позвольте мне все-таки выразить вам искреннюю признательность! Мы с Гастоном живы только благодаря вам!

Скосив глаз на фамильяров, Онежский с удивлением заметил, что Гастон улегся рядом с его котом Эно, и вылизывал ему шерсть на загривке. Но даже если предположить, что фамильяр француженки сошел с ума, то объяснить спокойствие самого Эно было невозможно. Обычно фамильяры относились друг к другу настороженно, особенно принимающие форму собак и котов, и сближались, только если чувствовали взаимную симпатию своих хозяев.

Дмитрий снова перевел взгляд на девушку, понимая, что не может больше держаться от нее на расстоянии. Ее ясные голубые глаза, окаймленные черными ресницами, смотрели на него раньше с уважением, равнодушием, спокойствием, но сейчас в них отражались другие чувства, хоть и не равные его собственным.

Думая о ней, и не отдавая себе отчета, он дотронулся до ее ладони. Ланж удивленно вздрогнула, но не отняла руки. Ее щеки вспыхнули румянцем, а глаза заблестели еще сильнее.

Когда Мизинцев вернулся в кабинет, чтобы нанести лечебную мазь, Соланж и Дмитрий чинно сидели на своих местах, вперив в библиотекаря насколько честные взгляды, что он мгновенно заподозрил неладное. Приди он на несколько минут раньше — застал бы трепетный поцелуй влюбленных, но да чего еще ожидать от Мизинцева, отдавшего сердце лишь одним фолиантам?

Глава двадцать восьмая, рассказывающая о биографии Онежского

19 ноября 1830 года по Арагонскому календарю

Утром следующего дня Ланж кружилась в танце перед зеркалом, и волосы с гребня летели во все стороны. Ей давно не было так спокойно на душе, хотя им еще предстояло прояснить много деталей. Отправившись на занятие к шестикурсникам, она попыталась натянуть на лицо строгую маску, ведь в последнее время студенты привыкли видеть ее напряженной.

Да и неудивительно, вся Академия гудела: простая ученица осмелилась использовать темную вязь прямо во время урока, на глазах у преподавателей, угрожая жизням десятка детей! Чудо, что подоспел ректор, но теперь он ранен, а что ожидает Окскую — неизвестно.

Пока что ее держали под стражей, и ученики более-менее успокоились, но вот упечь за решетку Герцога не удалось. Он не был повинен в нападении, а его семья была настолько богата и влиятельна, что даже ректор не решился без объективных причин привлекать внимание общественности.

Поздоровавшись с учениками, Ланж начала рассказывать детям новую тему, однако скрыть от них изменения, увы, не удалось. Крысина мгновенно принялась делиться знаниями, хотя ее не спрашивали; девочки шушукались, что глаза мадмуазель сверкают, как два сапфира; Борис Бравадин нахмурился, не отрывая взгляда от ее лица на протяжении всего занятия.

Но Ланж было не до них: впервые ей было плевать на работу, прямые обязанности, репутацию и контракт. Раз за разом она вспоминала теплую руку Дмитрия, нежность в его красивых глазах, и отсчитывала минуты до конца учебного дня, словно несмышленая девчонка. И она едва дождалась, спеша в кабинет ректора так опрометчиво, что не заметила ни следящего за ней Бравадина, ни Германа Герцога.

В кабинете не было посторонних, но девушка поумерила свой пыл. Ей была присуща гордость, и то, что вчера она так легко сдалась, еще не означало, что и дальше будет вешаться на шею Дмитрию. Только вот Гастон ее мнения не разделял, и с фамильяром ректора Эно они быстро уселись рядом, одаряя своих хозяев одинаково смешливыми взглядами.