Ищейка

Эти слова повисают в воздухе, пикируя на меня и кружась, словно крылатые рептилии Блэквелла, и наконец доходят до меня, втыкаясь, как стальные перья: твердые, острые, пронзающие насквозь.

– Тебя проклял он, – повторяю я. Николас кивает. – Значит, ты думаешь… думаешь, что…

Я не могу закончить фразу, он договаривает за меня:

– Блэквелл – колдун.

Он не успевает закрыть рот, как я уже на ногах.

– Нет! – кричу я. – Нет, нет, нет! – Трясу головой так, что она начинает болеть. – Блэквелл – не колдун, нет! Это смешно, это невозможно! Это глупость!

– Он учил вас с помощью магии. Стигмы дал вам с помощью магии. Создавал предметы и странных существ с помощью магии – а значит, он сам умеет творить магию.

Николас перечисляет улики, как юрист перед судьей.

– Он этого не делал! – запальчиво кричу я. – Это другие колдуны! Которых мы ловили, но не сжигали. Это они, а не он.

Я хватаюсь за этот призрак возможности, как за маленький камешек, чтобы не упасть со скальной стены.

– Нет, – отвечает Николас голосом тихим, но твердым. – Нет. Я тебе уже говорил: все колдуны или ведьмы, кто был на это способен, сейчас мертвы. И я сам был свидетелем смерти каждого из них.

– Это неправда, неправда, неправда! – захлебываюсь я.

– Вся его жизнь – ложь, – говорит Николас почти сочувственно. – Ему пришлось хорошо выучиться лгать, молодому колдуну, живущему в доме охранителей. Иначе они бы в лучшем случае прогнали его, а в худшем… понятно. Мы же знаем, как они поступают с колдунами и ведьмами?

Я все трясу головой.

– К тому времени, когда его брат стал королем, когда он открыл дверь для возможного примирения охранителей с реформистами, Блэквелл уже сделал свой выбор. Ему было мало обрести наконец возможность использовать свою силу: он хотел с ее помощью править. Заполучить власть после восемнадцати лет уступок и скрытности. Наверное, поэтому он и запустил чуму: убить короля, убить Малькольма, присвоить себе трон.

Земля уходит из-под ног, все плывет. Камешек вылетает из стены, я падаю с обрыва, лечу навстречу жесткой земле и еще более жесткой правде: чуму запустил Блэквелл. Это он убил моих родителей. Блэквелл – колдун.

Я ухожу спиной в бархат кресла, охватываю голову руками. Не знаю, сколько времени я так сижу в красной, пульсирующей, как сердце, комнате. Может быть, минуты, может быть, часы.

– Что мне делать? – спрашиваю я наконец.

Нет смысла говорить, что я не могу найти скрижаль, что у меня и без того бед полно, что помогать ему – накликать на себя еще худшие беды. Хуже уже ничего не может быть.

Николас кивает:

– Прежде всего – и это очень важно – пусть никто не знает, что ты ищейка. Что Джорджу это известно, я знаю. Но остальным – ни-ни.

– Узна́ют ведь, – говорю я, нахмурившись. – Если меня ранят и рана заживет, или если начнется драка… очень трудно будет скрыть мою суть.

– Тем больше ты должна постараться сохранить эту тайну, – говорит он. – Не вступай в драки и не получай ран. – Пауза. – Я уже им сказал, что ты ведьма.

– Что? Зачем?

– Им нужна была причина, по которой только ты можешь отыскать скрижаль. Объяснение, почему ты выжила в тюрьме. Так как тебя арестовали с травами в кармане, это было наиболее правдоподобной версией.

– А про Блэквелла? Что он…

Я осекаюсь, все еще не в силах произнести это вслух.

– Думаю, лучше всего пока молчать. Правда выяснится достаточно скоро.

Я киваю.

– Кроме того, я отсылаю тебя прочь. Сегодня. Ты поедешь с остальными в Степни-Грин, нанести визит Гумберту Пемброку.

Я моргаю. Гумберт Пемброк – самый богатый человек в Энглии после короля. Большой друг Блэквелла и убежденный сторонник короны. Много лет торчал при дворе, хотя последнее время я его что-то не видела. Почему же именно к нему?

– Он из наших, – говорит Николас, не ожидая моего вопроса.

Я так поражена, что не сразу могу ответить.

– Почему Степни-Грин? – спрашиваю я. – Скрижаль там?

– Нет, – отвечает Николас. – Но ты не скрижаль там должна искать. Помнишь слова Веды? …и зимнею ночью, последней из трех, в зеленое[2] спустишься ты стража смерти найти. К тринадцатой он лишь способен тебя привести. В Степни-Грин ты будешь искать то, что приведет тебя к скрижали, а не самое скрижаль.

– И это все, что у меня есть для работы?

– Да. Но этого достаточно – по крайней мере, сейчас.

– И каким же образом?.. Мне это ни о чем не говорит. А после этих строк Веда еще многое сказала, очень многое. Что они означали?

Николас погружается в раздумье, потом говорит:

– Нет ничего, что я мог бы рассказать тебе такого, чего ты раньше или позже не узнаешь сама.

– Значит, ты знаешь. Знаешь, что должно случиться. – Тут до меня доходит, что именно он знает. – Ты знаешь, что меня ждет смерть!

– Всех нас ждет, – отвечает Николас. – Это не пророчество, это предопределено.

– Не играй словами! – одергиваю я его.