Схватив меч, она бросается к двери и выскальзывает наружу. Я убираю лезвия ножа и сую его в ботинок. Проходя мимо гроба за факелом, я останавливаюсь взглянуть. Внутри – идеально сохранившееся тело рыцаря. В соответствии со своим прозвищем, он полностью зеленый: зеленые волосы, зеленая кожа – и даже доспехи. Поразительно.
В двери возникает голова Файфер:
– Элизабет!
– Иду.
Хватаю со стены факел, и когда отхожу, свет падает на каменную глыбу, в которой заключен гроб рыцаря. Тут я замечаю то, чего раньше не видела. Следы. Что-то вырезано или вытравлено на камне: буквы, символы, – наверное, рунический алфавит, очень древняя магия.
Я не в состоянии их прочесть, хотя смысл достаточно ясен: рыцарь покоится под скрижалью проклятия.
Выскальзываю в дверь, и мы с Файфер бежим прочь из туннеля, по камням, вниз по склону.
– Это ты хорошо сообразила, – говорит Файфер. – С солью. Я уж думала, мы пропали.
– Что ты насовала ему в штаны? Перечную мяту?
Она кивает:
– У него от нее жуткая чесотка. Покроется сыпью не меньше чем на месяц. Притом в очень чувствительном месте.
Тут я начинаю смеяться. Мы уже где-то на середине склона. Под нами виднеется озеро, где все еще продолжается веселье.
– Ну? – Файфер поднимает Азот вверх. – Это он и есть? То, что ты должна была найти?
Я качаю головой:
– Нет. Николас сказал, что я пойму, когда увижу этот предмет, а этот меч ничего для меня не значит.
Файфер смотрит на меч, на меня, снова на меч.
– Уверена? Ну-ка, взгляни еще раз.
Она тычет мечом мне под нос, я проворно отскакиваю.
– Осторожней!
– Прости. – Ни малейшей нотки вины в голосе. – Но как же пророчество?
– Извини, – говорю я. – Но это не то.
У Файфер такой разочарованный вид, что мне даже жаль ее.
– Послушай, – продолжаю я, – не так уж все плохо, а? Блэквелл хотел этот меч, а сейчас не получит его. Тем более удачно, если принять на веру, что он действительно так работает, как расписал Шуйлер.
– Наверное. – Файфер пожимает плечами. – И что нам с ним делать? Надо продолжать поиски, но мне совсем не хочется тащить его туда, где все эти люди. Пусть даже они ничего о мече не знают, зато могут заинтересоваться камешками.
Она вертит Азот в руке, изумруды ярко блестят даже в тусклом свете факела.
– Давай отнесем его к Гумберту, – предлагаю я. – Оставим его в соборе и вернемся. Сколько продлится праздник?
– Достаточно долго, – отвечает Файфер. – Сегодня ведь последняя ночь. Не меньше чем до рассвета.
– Годится, – говорю я. – Только вот не знаю, что делать с Шуйлером…
– У меня достаточно мяты, – отвечает Файфер. – И соли. Армию мертвецов оглушить хватит. И зла я как черт! Если он себя хоть немножко любит, то не полезет.
Мы идем через лес к дому Гумберта. Факел я бросаю на землю и затаптываю. Если Шуйлер все-таки придет в себя, нет смысла облегчать ему слежку за нами.
Файфер идет рядом, размахивая Азотом. Возможно, мне стоило бы поразмыслить о Блэквелле, о его желании заполучить меч – если он действительно способен на то, о чем Шуйлер рассказывал. Но почему-то не могу отвлечься от воспоминания о рыцаре, неподвижном, зеленом, лежащем в своей гробнице.
– Как ты думаешь, почему он такой зеленый? – спрашиваю я. – Этот рыцарь. Никогда ничего подобного не видела.
– И я тоже, – отвечает Файфер. – Но это определенно проклятие. Либо от меча, либо от ведьмы, поместившей его в гробницу. Ты видела плиту сверху и знаки на ней?
– Видела, – отвечаю я, оглядывая верхушки деревьев над нами. В небо только что взлетела пара сов. Может быть, это ничего и не значит, совы ведь охотятся по ночам. Но так же птицы взлетают с дерева, если неподалеку люди. Или нас испугались? – Это была скрижаль проклятия.
Файфер кивает:
– Никто не видел, чтобы от них избавлялись подобным образом. Обычно их бросают в колодцы, топят в озерах или реках. Ну или в океане. Но положить в гробницу…
Я чувствую, как по хребту пробегает дрожь тревоги. Остановившись, хватаю Файфер за руку:
– А что будет, если поместить ее в гробницу?
Файфер морщит лоб.
– Во-первых, проклятие станет действеннее. Скрижаль привлекает темную энергию мертвеца, и магия усиливается. Особенно если смерть была насильственной.
– Насильственной? – переспрашиваю я. И меня трясет, как от холода.
– Но нет, глупость, – продолжает она. – Понимаешь, насчет того, чтобы похоронить скрижаль с трупом – ну, одно дело теория, и совсем другое – практика.
– Практика?
Как цветные заморские птицы, которыми торгуют пираты. Они на самом деле не умеют говорить, но повторяют последнее, что слышали. Дурацкие и бесполезные твари.